Королевы бандитов

Гита часто задумывалась, как Пхулан, жертва систематического сексуального насилия, могла иметь после всего этого любовников. Оставив в прошлом трудное детство и мужа-абьюзера, эта женщина присоединилась к банде, чей атаман, мужчина из высшей касты, немедленно сделал попытку ее изнасиловать. Викрам, маллах, как и она, убил главаря, после чего стал ее любовником и мужем. Пхулан примкнула к его дакойтам[63], людям разного социального происхождения. Но даже среди разбойников кастовые различия неистребимы. Представители высших каст восстали против Викрама Маллаха и зарезали его, а семнадцатилетнюю Пхулан взяли в плен в своей деревне, избивали и насиловали поочередно, а потом, голую, водили на цепи по соседним поселениям, предлагая в пользование местным мужчинам. Через три недели она сбежала с помощью бандитов из своей касты, один из которых стал ее новым любовником. Они организовали собственную банду, состоявшую только из маллахов. В День святого Валентина Пхулан вернулась в ту деревню и щедро окропила ее кровью двадцати двух мужчин из высших каст. Наказанием за эту месть стало пожизненное заключение, и когда человек по имени Уммед Сингх помог ей обрести свободу, она стала его женой.

Гита думала, что каждый раз, когда Пхулан добровольно вступала в любовные отношения, ею руководили исключительно стратегические мотивы – она искала не столько любви, сколько защиты. Каждый новый мужчина спасал ее от ужасов прошлого. При таких обстоятельствах у нее фактически не было выбора. В мире, где принадлежность к женскому полу – это перманентный источник неприятностей, нет места для таких мелочей, как любовь. Но возможно, думала Гита, Пхулан видела в Викраме нечто большее, она отделяла его от тех, кто был до него, и доверилась ему по-настоящему. Возможно, в этом случае она нашла себе не сильного покровителя, а друга.

Гита была уверена, что заморозила в себе все чувства, но за долгое время они таким образом неплохо сохранились. И пусть она была уже совсем не такой, как прежде, все равно какая-то часть ее, прошлой, еще могла оттаять. Достаточно большая часть для того, чтобы понять мотивы и действия Пхулан.

Однако важно было сохранить все в тайне. Если от овдовевшего Карема все ждали, что он будет улаживать свои физические потребности где-нибудь за чертой деревни, и не стали бы его осуждать, то к ней, Гите, никто подобного снисхождения не проявил бы. Стоит людям в деревне узнать, что она живая женщина, а не чурел, на нее опрокинутся новые ушаты дерьма. Женщины начнут злословить с удвоенной силой, а мужчины выстроятся к ней в очередь с непристойными предложениями. Желая заручиться поддержкой Карема, она кое-как сумела выговорить в промежутках между страстными поцелуями:

– Никто не должен знать.

Губы Карема застыли.

– Что?

– Я хотела сказать… ну, сам понимаешь, деревенька у нас крохотная, а ты…

Он отстранил ее аккуратно, но решительно:

– Что я?

Трудно было взглянуть ему в глаза после того, что между ними случилось. Гите захотелось снова его поцеловать, чтобы избавиться от этой затаенной муки, от зрительного контакта. Она подалась к нему, хотела снова обнять – он ласково, но твердо удержал ее на расстоянии.

– Слушай, тебя никто не обвинит в непотребстве, для тебя это вполне естественно, ведь ты мужчина, но для меня…

– В непотребстве?

– Я о том, что ты делаешь в Кохре… – Она неопределенно помахала рукой. – Ну, или где-то еще.

– А что я делаю в Кохре?

– Сам знаешь.

– Работаю?

– Ага, точно. И еще чаккар и все такое. – Она замолчала и добавила: – Слушай, я тебя не осуждаю. Просто все это касается только нас с тобой. Больше никого не касается. Поэтому…

– Никто не должен знать?

Гита с облегчением вздохнула:

– Да.

Карем кивнул, потирая подбородок, на котором пробивалась щетина. Он смотрел куда-то мимо Гиты.

– Ты вообще сама-то понимаешь, Гитабен, до чего оскорбительно иногда себя ведешь, или тебе наплевать?

Голос Карема прозвучал так холодно и отстраненно, что Гита растерялась, пытаясь понять, что происходит, чтобы вернуть себе контроль над ситуацией. Но она не понимала, как они пришли к этой точке и почему оказались именно в ней.

– Я пойду, – сказала Гита в надежде, что он ее остановит.

– Да.

Дорога от дома Карема до ее собственной входной двери показалась Гите мучительно долгой. Она мысленно корчилась в агонии, а Бандит скакал вокруг, такой довольный и беспечный, что ей хотелось разрыдаться от зависти. Несмотря на обвинение Карема в том, что она ведет себя оскорбительно, Гита сама чувствовала себя глубоко оскорбленной. И отвергнутой. Не говоря уж о том, что еще и полной идиоткой впридачу. Теперь она просто не сможет еще раз взглянуть ему в глаза. А избежать этого, собственно, будет нетрудно, решила Гита, потому что пока не открылся их с Фарах «клуб убийц», она почти и не встречала Карема в деревне.