–
– О, а что я должна делать? Устроить праздник в твою честь и с утра до ночи твердить «спасибо»? Да большую часть суммы за туалет мы оплатили из моих кредитов!
– Э-э… Я тебя провожу, Гита. – Салони встала из-за стола.
– А ты уверена, что мы всё правильно делаем? – шепнула Гита, когда они вдвоем шагали по коридору. – Ты его видела? Он же боготворит жену. «Моя Прити то, моя Прити сё…» Да в песнях о любви слово «джан» звучит реже, чем из уст Даршана!
– Гита, соберись! – отрезала Салони. – Хочешь, пощечину тебе дам?
– Что? Нет! Зачем?
– Затем, что в кино всегда так делают, если надо привести в чувство истеричку.
– Я не истеричка! Мы не можем убить идеального мужчину, который любит свою жену!
Салони вскинула брови:
– Тебе, что ли, напомнить, что этот «идеальный мужчина» плеснул в нее кислотой? И в любом случае поздняк метаться. Яд уже в пудинге… ну, то есть в карри. Ты и сама понимаешь, что дело сделано: Даршан съел не меньше половины того, что было в миске перед ним. Вот туалет, давай побыстрее. И постарайся вести себя естественно, когда вернешься, не распускай нюни, как…
– Если ты опять это скажешь…
– …как сыкливый детеныш енота, – сказала Салони. – То есть щенок.
Гита нахмурилась. Сейчас ее главным страхом было выдать свой обман. Она солгала насчет кешью в миске перед собой – его там не было. В итоге Даршан съест неядовитое карри, и когда он «чудесным образом» выживет, это будет воспринято как знак, что Рама желает оставить его на земле. А пока Гите еще надо было как-то припрятать доставшуюся ей после манипуляций Прити и Прии с подносом отравленную порцию и потом выбросить. Нечто подобное она проделывала тысячи раз, когда мать готовила тыкву, которую Гита терпеть не могла. Выбрасывать тыкву она перестала, когда поняла, что Салони всегда ходит голодная.
В туалет Гите не надо было, так что постройку из бетонных блоков с напольным унитазом она обошла стороной, но задержалась во внутреннем дворике и заглянула в открытую дверь спальни. Прежде чем вернуться за обеденный стол, ей нужно было найти салфетку или платок, чтобы завернуть и потом незаметно вынести из дома отравленное карри. В уголке для совершения
Под ковриком на полке стояла статуэтка с двумя латунными фигурами на мраморном основании: Кришна, играющий на флейте, и внимающая ему Радха, его вечная возлюбленная. В комнате пахло благовониями; такие же всегда жгла дома и мать Гиты – знакомые ароматические палочки лежали рядом со спичечным коробком. А среди всех обрядовых предметов для
– Извините, ребята, – прошептала она, переставляя латунных Радху и Кришну, чтобы достать из-под них красную салфетку. – Вы же всё понимаете? Да, Радха?
– Что-то потеряла? – прозвучал у нее за спиной голос Даршана.
Гита подпрыгнула на месте.
– Я тебя напугал? – улыбнулся он.
В отличие от большинства встречавшихся Гите индийских мужчин, у Даршана были какие-то проблемы с растительностью на лице: борода у него казалась довольно густой, но над верхней губой волоски росли тоненькие и редкие.
– Нет, все нормально, – солгала Гита. – Я любовалась вашей статуэткой. Пора уже возвращаться к столу.
– А я любовался тобой.
– Что?..
– Должно быть, тебе очень одиноко, Гитабен. Особенно… – он подступил так близко, что Гита почувствовала запах лука от его дыхания, – по ночам.
– О, нет, все в порядке, – пробормотала она, пятясь, пока не уперлась тыльной стороной колен в полку для
– Ну, я не о сне говорю.
– Ага, я так и подумала… – Гита попыталась его обойти, но он вдруг обхватил ее за талию. – Эй, ты что?! Ты женат, Даршан! Опомнись!
– Женат, и что же, мне теперь нельзя, как простому человеку, любоваться физической красотой?
– Э-э… Там тебя небось уже разыскивают.