Королевы бандитов

Обычно сны начинались со сцены в постели, служившей продолжением того, что произошло между ней и Каремом, перед тем как он ушел. Но порой лицо, которое она целовала, начинало меняться на глазах, или же Гита опускала взгляд и натыкалась на голову Даршана, оказавшуюся у нее между ног, и тогда она пыталась его лягнуть, но он хохотал и призывал ее быть хорошей девочкой.

Некоторые кошмары начинались иначе: с пальцев Даршана, давивших на ее горло, впивавшихся ногтями в кожу. Она хватала статуэтку, холодную и скользкую, замахивалась и опускала ее на голову ничего не подозревавшего Карема. Свою ошибку Гита замечала на долю секунды позже, чем нужно, и видела, как за мгновение до смерти в его расширенных глазах отражается изумление ее вероломством. В снах ее руки снова и снова совершали действие, которое мозг отказывался осмыслить.

Стоя на кухне, Гита смотрела на свои ладони в выцветших, светло-оранжевых разводах хны, и в лунном свете казалось, что их опалило слабое дыхание дракона.

Она не жалела о своем поступке – только о том, что сделал Даршан. Злилась от того, что он поставил ее перед выбором: насилие будет совершено либо над ней, либо ею самой. Насилие или изнасилование. Она не собиралась мириться с участью многострадальной святой, созданной для удовлетворения мужских капризов. И надеялась, что в кои-то веки правосудие совершит правый суд, система не перемелет жертву с чувством выполненного долга.

Потягивая воду из чашки на затопленной лунным светом кухне, Гита мало-помалу приходила к уверенности, что, по крайней мере в ближайшем будущем ее сознательное отношение к произошедшему будет отличаться от того, в чем пытается ее убедить подсознание через сны. Защита обрела форму, сложились мантры, призванные спасти ее от чувства вины. Потому что Салони сказала: «Даршан сам себя убил. Он первый начал. Если кто-то посягает на твое тело, ты имеешь право защищаться». Даршан напал на нее. Он нападал на других женщин. И напал бы еще на многих.

Но в снах вина вырывалась на волю, узник в отсутствие надзирателя буйствовал и сеял хаос. Видения мучили ее, зато она не сомневалась, что долго это не продлится. Гита пережила много ужасов и знала, что это тоже переживет. Придет утро, вместе с ним очистительные мантры принесут облегчение, но пока она чувствовала себя крошечной и беззащитной, стоя в кухонном закутке. Ее била дрожь, живот крутило, сердце бешено колотилось. Лунный свет казался чужим. Легкие предательски отказывались принимать воздух. Она ухватилась обеими руками за край полки и опустилась на колени. «Кабадди, кабадди, кабадди», – бормотала Гита, пока где-то в груди не развязался тугой узел. Бандит проснулся и тревожно закружил рядом с ней, но Гита боялась отпустить край полки, чтобы приласкать его, – просто дышала глубоко и смотрела на пса. «Кабадди, кабадди, кабадди». Ее отчаяние передалось Бандиту – он словно искал и не находил способ ей помочь, чувствуя себя таким же беспомощным и беспокойным, как она.

В следующий раз Гита проснулась ранним утром, потому что Бандит ее всполошил – ему нужно было на улицу, и он скулил, пока она не встала, с трудом продрав глаза, и не отперла дверь, чтобы выпустить его пописать. Из двух храмов доносились громкие бхаджаны, будившие деревенских жителей. Воздух был свежий – дневная влажная жара еще не успела его раскалить – и приятно холодил разгоряченную кожу Гиты. Она снова легла, погрузившись не в сон, а в тягучую дрему, больше похожую на попытку к бегству от реальности, чем на отдых. А потом ее разбудил стук в дверь – явилась Фарах, свеженькая и бодрая, в отличие от вялой и помятой Гиты.

Стоя на крыльце, Фарах окинула взглядом растрепанные волосы и домашний халат хозяйки дома.

– Ты что, еще спишь, Гитабен? Уже десять часов, – сообщила она с превосходством ранней пташки над засоней. – Слышала про Даршана? Вся деревня жужжит, как улей.

– Что случилось? – спросила Гита, еле ворочая языком. Во рту пересохло, утренний свет резал глаза, и она жестом пригласила Фарах войти, чтобы можно было закрыть дверь.

– Даршан умер! Жена его убила!

– Нет, не… – машинально возразила Гита, но тут же спохватилась. – Не может быть.

– Полиция приезжала. Всех забрали в Кохру.

– Безумие какое-то…

– Согласна. Сейчас тут такая суета начнется, почище, чем в Дели… Аррэ, что с твоей шеей?! – Фарах указала на синяки, которые за ночь успели еще потемнеть.

– Чего? А, ерунда, не обращай внимания.

– Оке-ей. – Фарах сунула тыкву в руки Гиты. – Короче, такое дело… Я не могу дать тебе отсрочку, к сожалению. Деньги мне понадобятся раньше, чем я думала.

Гита похолодела и отошла к столу налить себе воды. Когда на тебя нападает мужчина – это одно, но позволить женщине взять себя за горло… Силенок у нее сейчас было маловато, но пора уже дать отпор шантажистке, решила она. Передразнивая слащавый тон Фарах, Гита сказала: