Королевы Нью-Йорка

– Эй, – произношу я, обводя взглядом ее измятое платье и потемневшие от пунша губы. Она попала сюда, значит, в крови у нее нет алкоголя и она не может быть пьяна. Но почему тогда ведет себя так, будто уже навеселе?

Рэй так и не выпускает мой локон.

– Ты, – говорит она и тычет меня в грудь другой рукой, – похожа на прелестную гейшу.

Я закашливаюсь, печенье царапает горло.

– Что?

– Ну, знаешь, как в том фильме. В старом. Как там он назывался?

София прыскает.

– «Мемуары гейши»?

– О да! Точно. – Она широко улыбается, будто ждет благодарности за комплимент.

Я лишь недоуменно хлопаю глазами. Чем это я похожа на гейшу? Красным платьем? Помадой? Тоналка слишком светлая? Рэй хоть знает, кто такие гейши? У меня будто дежавю с той ночи у костра, когда София впервые произнесла имя миссис Мирс, и Валери пошутила, что ей очень пойдет кимоно. Вот только сегодня языки пламени лижут меня изнутри. На сей раз я говорю вслух то, о чем думаю.

– Гейши – японки, – сообщаю я ей. – А я не японка.

Парировать явно не получилось, потому что Рэй лишь смеется и отпускает мою прядь.

– Я тебя умоляю, – вмешивается София, – это же комплимент.

Чейни приобнимает меня за поясницу, и я жду: вот сейчас он объяснит им, что к чему.

Но он просто целует меня в лоб и говорит:

– Да, Эв. Ты – моя обалденная гейша.

Он что, серьезно? По его фирменной ухмылочке и тому, как его ладонь сползает с поясницы мне на задницу, сразу и не поймешь. Платье кажется слишком тесным. Воздух липкий и душный, и я открываю рот, чтобы что-нибудь возразить, но не могу подобрать слов. Валери, все это время хранившая молчание, стряхивает с себя крошки от печенья и оглядывается на танцпол.

– О господи, – восклицает она, – кажется, они медляк включили!

Все бегут обратно в амбар, чтобы отыскать своих кавалеров. Из колонок несется воркование певца, но я не могу разобрать ни слова. Только стою, зарывшись пальцами ног в сухую траву и землю, вдыхаю запах сена и слушаю приглушенные смешки. Бросив взгляд на амбар, я вижу, как Рэй верещит от радости, и гирлянды высвечивают их с Софией макушки, словно они ангелы, а не девчонки, которые о культуре слыхом не слыхивали.

Сегодня действительно повторение ночи у костра. Я такая идиотка. Ничего не изменилось с тех пор, как я прибыла в колледж Люшеса Брауна. Ни «Весьма современная Милли», ни Абель, ни мнение актерского состава обо мне, ни даже Чейни, который умудрился затащить меня обратно в амбар, на танцпол. Он кладет мои безвольные руки себе на плечи.

– Кажется, – говорит он приторным голосом, – нас в прошлый раз прервали в самый неподходящий момент.

И тянется к моим губам, но я вовремя уворачиваюсь, и поцелуй приземляется в щеку.

– О-ой, – тяну я, – ну все же смотрят.

Что далеко не так. Рэй, София и Валери буянят на танцполе, а остальные либо тусуются у стола со снеками, либо танцуют медляк со своими кавалерами или подружками, обретенными в лагере. Десять минут назад я бы сама повисла на Чейни – и все, включайте финальные титры. Но сейчас? Я не хочу быть героиней его романа.

Я хочу к Ариэль и Джиа. Всякий раз, когда я затаскивала их на дискотеки в восьмом классе, мы притворялись, будто снимаемся в клипе, и выразительно дули губки на воображаемую камеру, пока взрослые не начинали интересоваться, хорошо ли мы себя чувствуем. Однажды Джиа сбросила туфли на крошечных каблуках и буквально попыталась сесть на шпагат посреди паркета. Ариэль кричала, что Джиа порвет колготки, и я помню только, что хохотала как ненормальная, и пресс у меня потом болел несколько дней. То были лучшие вечеринки, лучшие дни.

Чейни смотрит на меня томным взглядом, явно намеренный подступиться еще раз. Его жадные обветренные губы прижимаются к моим, и на сей раз у меня нет сил сопротивляться. Я закрываю глаза и представляю, что я в банкетном зале «Хайятта» вместе с подружками, бока болят от смеха, и мы пляшем до упаду.

Джиа и Ариэль были правы. То, что я дублерша Милли, что я танцую лучше всех в труппе или что я, возможно, девушка Чейни, не имеет никакого значения. Для всех в Колледже театрального искусства имени Люшеса Брауна я всегда буду Чин Хо. Всегда буду гейшей.

29 Ариэль

– Вот эта, – говорит Хаджин и тычет пальцем в название песни на ламинированном листочке в папке. Под фиолетовыми и синими огнями светомузыки ее лак то и дело меняет оттенок.

Я мотаю головой.

– Нет. Абсолютно точно нет.

Карл выпячивает нижнюю губу и ноет в микрофон:

– Пожалуйста. Пожалуйста-препожалуйста!

Караоке-кафе в районе Кымджон – маленькие и пестрые, втиснутые между продуктовыми магазинами и маникюрными салонами. Здешние поаляпистее, чем их собратья в манхэттенском Кореатауне. Раньше мы отмечали там дни рождения Эверет. Она всегда выбирала песни из мюзиклов, а Джиа пела что-нибудь из «Спайс Гелз». Хаджин говорит, что нельзя побывать в Корее и не спеть в правильном караоке. Поэтому она сюда меня затащила. В соседние номера набиваются толпы студентов. До меня доносятся тихое пение и звон рюмок с соджу[62].