Королевы Нью-Йорка

Форест-Хилс-Гарденс выглядит так же, как и месяц назад. Вдоль кварталов стоят изящные фонари, чей-то золотистый ретривер исчезает в заросшей плющом арке ворот. Трава аккуратно подстрижена, дети в полосатых футболках бегают в тупике под брызгами поливалок. Я ни разу не бывала здесь без Эверет. Я жду, когда кто-нибудь покосится на меня или скажет, что я не отсюда. Но этого не происходит. Пожилой мужчина в соломенной панаме читает на крыльце, мимо меня пробегает женщина в спортивных шортах. Я инстинктивно останавливаюсь возле дома Эверет и гадаю, дома ли ее братья и в будке ли Уоткинс. А потом разворачиваюсь и смотрю на дом через дорогу.

Вот и он сам. Играет на лужайке с младшим братом. Я не ожидала застать его дома. Масуд бегает по траве, Акил улыбается – своей широкой скромной улыбкой, по которой я так соскучилась. Я снимаю велошлем. Челка прилипла ко лбу, ноги в волдырях от укусов мошкары. Я выгляжу как черт-те что. Надо бы поехать домой, принять душ и вернуться сюда позже. Но потом вспоминаю про Ариэль, которая с легкостью могла бы взять билет до Нью-Йорка и вернуться в родные места – в прохладные бетонные джунгли, где нет океанов, тайн и погибших сестер. Но она выбирает остаться там. У меня перехватывает дух, когда мы с Акилом встречаемся взглядами. Он резко выпрямляется. Я паркую велосипед возле дома Эверет и нервно иду к нему.

– Привет, – говорю я.

– Привет, – отвечает Акил. Он посматривает на Масуда, который роется в земле и бросает комки на вымощенную брусчаткой тропинку. – Дружок, – кричит он братишке, – не делай так.

Я неловко мнусь на месте, пока Акил подбирает брата с земли и переносит его на крыльцо.

– Иди дома поиграй, – велит он Масуду, и тот послушно исчезает за дверью. И мы остаемся вдвоем. Пыльца садится на рукав футболки Акила, и я борюсь с желанием стряхнуть ее.

– Давненько не виделись, – буркаю я – ну надо же такие идиотские слова выбрать.

Акил вымученно улыбается.

– Да, – отвечает он и, будто на секунду задумавшись, повторяет: – Да-а.

Такой он мальчишка рядом с этим огромным домом. Интересно, что за вид открывается из его комнаты. Может, на бассейн или на цветущий сад, как у Эверет, – сплошь розовые розы да шипы. Может, он устраивает вечеринки на заднем дворе с Мэдисон Поллак и другими девчонками, жарит бургеры на гриле, хрустит начос и болтает с ними о предметах, которые выбрал на следующий год. Акил скрещивает руки на груди и подходит ближе.

– Ну так, – говорит он, – что там у тебя стряслось?

Я переступаю с ноги на ногу.

– Я… Не понимаю, о чем ты.

– Все ты понимаешь. – Акил презрительно усмехается, качает головой. – Я тебе миллион сообщений отправил. Если я тебе не нравлюсь, могла бы так и сказать. Я бы это пережил.

Он умолкает, а я не знаю, что на это ответить. Но тут Акил продолжает:

– Ладно, не пережил бы – я бы очень расстроился, но хоть получил бы какой-то ответ. Ответы – это очень важно, понимаешь?

Взгляд Акила бегает по моему лицу, но в упор он на меня не смотрит.

– Мы же… мы же целовались, – добавляет он, – и я той ночью пошел домой, ну, типа, в полном восторге, и я думал, что ты тоже рада. В смысле, мне показалось, что ты рада, но если нет, ты могла хоть на звонок ответить. Или на сообщение. Да хоть ролик для «Тиктока» снять. Мне хватило бы любой реакции.

Мне кажется, что он сейчас заплачет. Его лицо искажено жуткой гримасой обиды. И я его добиваю – сама не знаю зачем.

– Да все ты пережил, – слышу я собственные слова. – У тебя вон Мэдисон есть.

Акил наконец смотрит мне в глаза, недоуменно склонив голову, будто я пришелец.

– Мэдисон? А Мэдисон какое ко всему этому имеет отношение?

– Забей.

Дурацкая была идея. Я борюсь с желанием броситься к велосипеду, и уехать прочь, и ехать, пока не стемнеет, и в магазинах не погасят витрины, и я смогу видеть собственное отражение в стекле.

– Нет, правда. – Акил подступает ближе. – Расскажи.

– Это ерунда. Серьезно. Мне пора домой.

И тут Акил прищуривается и зажимает переносицу.

– Ну конечно, – цедит он, – ничего ты мне не скажешь. Как всегда.

Как всегда. От этих колючих слов щиплет язык. Мне хочется рассказать ему, что, пока он изучал город, я изучала интерьер больницы, мысленно уговаривая бабулю поправиться. Наблюдала, как бабуля шаркает по линолеуму на неверных ногах, как она старается вернуть силы, которых лишилась – из-за меня, из-за нас. Я предпочла салюты и поцелуи с Акилом бабушкиному здоровью. Знаю, она уже в норме, но Джиа из будущего так рисковать не будет. Слишком высока цена.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – огрызаюсь я. – Вообще ничего.

Акил вскидывает руки. Те проделывают круг, как мельничные лопасти.

– Может, и не знаю, – соглашается он, – но хочу узнать. Как ты не поймешь, Джиа? Я все лето только этого и хотел.

Я задыхаюсь. Мамин перерыв почти закончился, и она будет ждать моего возвращения. Сиси залезет мне на руки и будет ныть, пока я не соглашусь наряжать вместе с ней кукол. И надо платить по счетам, ресторан все еще до конца не оправился, и мое место там, а не здесь.

– Мне пора, – повторяю я.