Королевы Нью-Йорка

Впервые за этот вечер она сказала правду. Я встаю. Моя амигдала вопит как пожарная тревога. Организм захлестывает мощным приливом эпинефрина.

– Тогда не смотри, – прошу я, – а просто послушай минуточку.

Умма сжимает руки в кулаки, и я гадаю, как она себя поведет: начнет кричать, уйдет отсюда или отправит меня спать, чтобы все мы, как обычно, наутро забыли о тяжелом разговоре. Но она так и застывает, не двигается с места. Поэтому я продолжаю.

– У Беа были мечты, – рассказываю я. – Не такие, как у нас. Но были. Она любила вечеринки. Танцы. У нее были друзья – настоящие друзья, люди, которые о ней заботились. Она любила пляжи, океан, бикини и солнце. Она хотела быть счастлива и хотела, чтобы вы ею гордились, но не понимала, как достичь и того и другого сразу. Но пыталась.

Умма всхлипывает. В ее глазах набухают слезы. Она пытается их стереть.

– Умма, – говорю я, – не надо. Мы должны оплакивать Беа. Мы должны о ней говорить. Вот то немногое, что осталось у нас от Би. Я хочу отдать ей дань. – Я чувствую, как по шее катятся слезы. – Пожалуйста, прошу тебя.

Наконец она сдается. И наклоняется вплотную к украшениям. Ее рука задевает мою, и я не сразу понимаю, чего она хочет. Мама накрывает своей ладонью мою. Стискивает ее, и я стискиваю ее пальцы в ответ. Так мы и сидим – неполная семья, в темноте, на коленях, перед красками моря.

Аппа подносит ожерелье к свету.

– Очень красиво, – отмечает он, – необычно.

Я киваю. Слезы капают на стол и остаются на нем, как стеклянные бусины. Я уже не знаю, где чьи. Мама склоняет голову к моей.

– Я скучаю по ней, – выдыхает она. – Я так по ней скучаю.

Я крепко обнимаю ее, и она зарывается лицом мне в волосы.

– Знаю, – говорю я. – Я тоже.

Аппа прижимает ожерелье к сердцу. Сестра улыбается из морской глубины. Я здесь, говорит она. Ты меня нашла.

39 Джиа

– Она вернулась! – визжит Эверет.

Мы рывком открываем скрипучую дверь ресторана, и за ней из-под бейсболки нам улыбается Ариэль с охапкой подарков в руках. Она выглядит так же, как раньше: никакой косметики, коротко остриженные ногти, золотые «гвоздики», которые она носит с тех пор, как проколола уши в пятом классе. Но когда Эверет сдавливает в объятиях свою любимую путешественницу, Ариэль почему-то кажется другой. Когда она улыбается, в уголках глаз пролегают морщинки; щеки у нее пухлые и румяные. Я присоединяюсь к обнимашкам, но в конце концов Ариэль отстраняется, тряхнув выгоревшими на солнце волосами.

– Когда в следующий раз решишь выкинуть «Тельму и Луизу», мы поедем с тобой, – заявляет Эверет, усаживая Ариэль вместе с ее гостинцами за ближайший столик.

Ариэль смеется.

– То же самое и тебя касается.

В ресторан стекаются повара, холодильники и фритюрницы, пробуждаясь, начинают гудеть, а Эверет рассказывает нам об Огайо, кукурузе и Чейни, которого успешно заблокировала в четырех соцсетях. В окна сочится солнечный свет, я ухожу в подсобку и возвращаюсь с мисками фарша и кружочками теста для дамплингов. Мама передает мне воду и легонько дотрагивается до моего запястья – едва ощутимо, но ласково.

– Сегодня можешь гулять весь день, – говорит она, – но не допоздна.

Вода расплескивается, когда я тянусь к маме, чтобы обнять ее.

– Осторожно, – строго говорит она, – тебе еще дамплинги лепить. И этот наряд лучше не заливать.

Мама кивает на лавандовое платье, которое я надела: присборенный лиф, прозрачные рукава.

– Я так понимаю, ты сегодня у Эверет ночуешь?

– Да, – подтверждаю я, – но завтра вернусь домой пораньше, чтобы димсамы делать.

– Хм. А твой друг тоже к Эверет идет? Акил?

Мама поворачивается к кондиционеру и подставляет лицо под искусственный ветер – кудри разлетаются в стороны. Слава богу, она не видит, как я краснею.

– Э-э, не думаю. Нет.

Мама пожимает плечами, будто ей все равно.

– Ладно, – говорит она, не отводя лица от потока воздуха. – Иди к девочкам.

Лишившись дара речи, я бреду к нашему столику. Возможно, мама знает больше, чем я думала.

Когда я возвращаюсь, Ариэль и Эверет разглядывают фотографии с рыбного рынка Чагальчхи – громадные карпы разложены на прилавках, как конфеты. Слушая болтовню подруг, я устраиваю линию сборки, а небо тем временем окрашивается в леденцово-оранжевый.

Эверет первая хватает кружок теста, макает пальцы в воду и проводит ими вдоль края.

– Водой нужно смачивать уже после того, как положишь фарш, – сообщает ей Ариэль и показательно выкладывает комок свиного фарша в центр кружочка.

Эверет мотает головой.

– Нет, – возражает она, – сначала вода.

– Вообще-то эксперт у нас Джиа.

Обе выжидающе смотрят на меня.

– Можно и так, и эдак, – говорю я. – Разницы нет.

Эверет недовольно стонет.

– Тебе обязательно всегда быть такой рассудительной?

Я закатываю глаза. Все как прежде. И в то же время все изменилось.