— Остановись, дочь моя! — кричала им синьора Капри. — Не гневите Господа!
Но было поздно, малый дилижанс уже двинулся вдоль улицы прочь. Когда он скрылся за противоположным углом, синьора Капри как-то вся поникла и теперь Габриэль уже скорее не давал ей упасть, нежели удерживал.
— Почему Господь отвернулся от меня? — тихо-тихо спросила она в пространство. — За что он покарал меня такими детьми?
Глава 5
После этой истории меня, естественно, выгнали из университета и я потерял последний источник существования, то есть стипендию. Правда меня приютил Данте, сказав, что я могу жить у него сколько мне вздумается, потому как с графа не убудет и я его не объем. Платить впрочем мне пришлось, хотя и не деньгами. Данте заставил меня рассказать о Рафаэлле и уроках, которые я даю ей, и внес собственные коррективы, заставившие меня почувствовать себя глупцом. Также продолжились мои уроки фехтования. Но кроме всего вышеперечисленного я еще и сопровождал графа на многочисленных балах и приемах, отчего мне иногда казалось я попросту сойду с ума. С другой стороны, и в этих балах была некоторая приятная сторона. Я сильно заинтересовал некоторых юных особ женского пола, не обремененных особенной моралью и пиететом в отношении святых уз брака. Собственно, выходит, я в этом случае никаких законов Господних не нарушал, а если и нарушал, то, думаю, иные мои поступки в день Последнего суда куда красноречивее скажут обо мне.
Годы шли своим чередом, сменяя друг друга. Я продолжал обучение по университетской программе, которой снабжал меня Козимо — мой последний и самый верный друг в этом мире (если не считать Данте, но называть другом учителя фехтования, язык как-то не поворачивается); учебники и труды по праву я брал в обширнейшей библиотеке графа, так вскоре по-настоящему сдружился с ее хранителем, не раз сетовавшим мне, что Дате так редко посещает сие хранилище бесценных знаний, предпочитая ему кабаки и фехтовальный зал. Быть может, он и был прав, но в моем лице он не нашел достойного слушателя, ибо я проводил там столько времени исключительно чтобы закончить образование. Правда старику я об этом не говорил — зачем расстраивать такого хорошего человека?
Все было нормально до одного бала, где я повстречал предмет любви моего учителя фехтования. И эта встреча навсегда изменила всю мою жизнь.
Граф вытащил меня из кабака, где я пил по случаю того, что из Страндара пришли отвратительные вести.
— Что стряслось? — спросил Данте, беря второй стакан и делая глоток. — По поводу чего такая скорбь?
— Помнишь, я рассказывал тебе об одной истории, случившейся во время каникул, что я провел в Страндаре? Так вот, тот плечом к плечу с кем я дрался с Кровавым шутом погиб в сражении, вместе со своим сюзереном.
— Да уж, — бросил Данте, выпивая вино практически одним глотком и доливая еще, — ты успел вмешаться и в политику островного королевства.
— Это теперь уже не имеет никакого значения, — отмахнулся я. — Король умер, да здравствует король.
— Хватит горе заливать, — хлопнул меня по плечу граф, — у нас бал и ты должен выглядеть в лучшем виде.
— Не хочу, — буркнул я.
— Меня твое желание волнует меньше всего, — отмахнулся Данте. — Если ты не забыл, это твоя плата за кров, хлеб и книги. Вперед!
Очень хотелось послать его куда подальше, но он был прав и деваться мне некуда. Я отправился сначала домой к графу, где привел себя в порядок и переоделся, а после куда-то на север, в поместье какого-то близкого родственника нашего славного герцога. Как и положено мыс Данте приехали туда верхом, а не как многие нынешние изнеженные аристократы, которые и седле-то держатся как мешки с… зерном. Однако таких, увы, было большинство, стоило только посмотреть на двор поместья, где, в основном, стояли кареты, а не кони, открытые стойла были практически пусты. Мы спрыгнули, бросив поводья слугам, и быстрым шагом направились к дверям. Другие слуги отворили их, мы прошли через большую гостиную, а следом двинулись в зал приемов.
В уши ударила музыка, глаза на мгновение перестали видеть из-за, трижды в пол ударил жезлом разряженный в пух и прах церемониймейстер, прокричав во всю мощь луженой глотки наши имена и титулы, — в общем, все как обычно.
Я фланировал по залу, перебрасываясь фразами со знакомыми дамами и синьорами, иногда ввязываясь в разговоры обо всяких пустяках, вроде охоты или новых шпаг. Их раз за разом прерывали выкрики церемониймейстера и стук его жезла, мы оглядывались на вход и тут же все разговоры меняли темы — центральной, как правило, становились именно вновьприбывшие. И вот раздалось: «ЭМИЛИЯ И ЛОРЕНЦО ФИЧИНО! ГРАФ И ГРАФИНЯ БАНДИНИ!»; мне показалось, что в воздухе запахло грозой.