Короли преступного мира

— Сука, — с болью сказал он. — Ссучилась!..

Столыпин увидел нового Сомова, способного на многое, в нем произошел перелом, которого, возможно, Игорь Александрович ожидал. Сомов заметно похудел. Крупное, посеревшее и жирное лицо как никогда выражало бульдожью хватку. «Да, такие добычу свою не упускают», — вдруг почему-то подумал Столыпин; в настороженных газах Сомова отражалась волевая работа мозга. И хотя эта скрытая работа была лишь тонко обозначена, Столыпин догадался, о чем так рьяно соображал Сомов: теперь-то Валерий Петрович и впрямь знал, как ему действовать…

Из командировки вернулся генерал Винокуров, и Сомов тотчас поехал к нему; Столыпину он сказал лишь то, что хотел сказать, не больше:

— Мое жизненное кредо совпадает с тем, что я делаю. Вы мне позвоните, завтра утром.

43

Сомов с генералом парились в Сандунах.

Здесь все было, как и раньше: тяжелая старинная мебель, спокойная белизна мрамора в банных помещениях и все та же услужливая, болтливая прислуга, с которой чувствуешь себя легко и непринужденно…

На этот раз деловых разговоров не было — Валерий Петрович решил себя не мучить и сразу после бани поехал в прокуратуру, куда его вызывали.

Винокуров — мужик битый, проницательный, особой озабоченности в Сомове не увидел; Валерий Петрович был внутренне собран и, видимо, ко всему готов, к тому же генерал не думал, что это так серьезно: обычная волокитная процедура — чего-чего, а у нас это страшно любят!

Да и Сомов, уезжая, шутил:

— Если я не прав, то пусть господа из прокуратуры меня поправят.

Следователю было около тридцати. Он пижонился, строил из себя серьезного человека, хотя — чего там — одного взгляда было достаточно, чтобы сказать: мальчишка!

Сомов иронически пробежал глазами по модной одежке, по прическе (ходит во французскую парикмахерскую, что на Тверской) и, встретившись с немного надменным взглядом следователя, подумал о том, что такие в порыве апломба, в порыве самоутверждения готовы на все: этим в рот палец не клади…

Но следователь был с ним любезен. Ему, казалось, льстила встреча с Сомовым. Не так уж часто сомовы бывают в прокуратуре.

Облокотившись на стол, он внимательно разглядывал Сомова и старался вести разговор по душам.

— Да-да… Это неприятная история. Я уверен, что она мучительно отразилась на вас. Иногда очень хочется освободиться от прошлого. Всем существом чувствуешь, что грядет будущее, более светлое, чем было до этого, и душа требует покаяния… да-да, покаяния… Я не буду вас допрашивать. Вы прожили большую жизнь, не чета нам, молодым…

— Конечно, за плечами кое-что есть, — грубовато согласился Сомов, не очень-то понимая, куда клонит этот сопляк. Вкрадчивый, сладковатый голос следователя его раздражал, и Валерий Петрович, набирая грудью воздух, добродушно сказал:

— Молодой человек, давайте-ка ближе к делу.

Следователь неожиданно встрепенулся и остановился в своем красноречии; таращил чистые вопрошающие глаза на Сомова: я разве не по делу?

После небольшой паузы, подвинувшись ближе к Сомову, он сказал:

— Вот, пожалуйста, бумага… И напишите все, я прошу вас. Нет смысла отпираться. Это будет вашим душевным освобождением. Я пойму вас, Валерий Петрович…

— Сейчас?

— Сейчас, здесь или, если хотите, дома. Но не надо только с собой играть в прятки. Не поможет. Ваша «Мама» раскололась. Она решила быть чистой, и Бог ее простит.

«Мама» в устах следователя покоробила Сомова, — значит, не так уж все просто, и сука эта не так проста, как думал он раньше.

— Так что же я должен написать? — непонимающе заметил Сомов.

— Всю правду, — спокойно сказал «сопляк». — Все, как было… А было много, Валерий Петрович… много было. Все надо написать без утайки, честно.

Сомов серьезно посмотрел в глаза этому мальчишке. Они были невозмутимы.

— Хорошо, — сказал Валерий Петрович. — Если надо, напишу… Дома, конечно. Правда, я не очень уверен, что это вас устроит. Писать-то, собственно, не о чем. — И Сомов неопределенно пожал плечами.

Следователь странно взглянул и ухмыльнулся:

— Не о чем? Но помилуйте, Валерий Петрович…

— Да, не о чем. Вы еще человек молодой, хваткий. Вам бы скорее состряпать дело, да чтобы побольше шума! Вам, видимо, кружит голову карьера!

— Да что вы говорите! Какая карьера! — Взорвавшись, следователь по-детски покраснел и встал из-за стола. — Ну зачем же так, вы же меня совсем не знаете…

— Знаю всех…

— По себе, что ль?

Сомов понял, что погорячился, что совсем не стоило ему становиться в позу. Впрочем, все равно, расположение к нему следователя многого не стоило — обычная игра. И все же… он должен быть ловчее…

— Ладно, — сбавляя тон, примиряюще сказал Сомов. — Я напишу. Все, что вас интересует.

— Вот и хорошо, вот и договорились, — быстро согласился следователь, не желая дальше обострять обстановку. — Когда?

— На днях я вам позвоню.

— Два дня хватит?

— Я позвоню, — настойчиво сказал Сомов.

— Ради бога, ваш пропуск.

Подписывая пропуск, следователь огорченно и доброжелательно посмотрел на Сомова.