Корона и плаха

Один из героев романа Станислава Лема, ученый муж, посвятил жизнь сбору надписей в общественных туалетах всей Европы. Неизвестно, знал об этом Лем или нет, но еще в 1732 г. некий Харло Трамбо издал книжицу, содержание которой ясно из названия: «Веселый помысел, или Антология оконных стекол и нужников».

Как и современные сортирные писаки, лондонцы прежних столетий отнюдь не чурались поэзии. Общественный туалет в увеселительном саду Панкрассуэл:

Сюда по…ть я в спешке заскочил,
но, чьей-то мудрости увидев испражненья,
был принужден в стихах являть свои уменья
и чуть в штаны не наложил.

В туалете близ Темпла:

Герой в бою не так свиреп на вид,
как тот, кто, тужась, на толчке сидит.

Ну в Темпле обитали люди образованные, что им стоило сочинить незатейливый стишок…

Не были чужды поэзии и тюремные сидельцы. В одной из башен Тауэра среди прочих реликвий сохраняется надпись, датированная 1581 г. Некий Томас Михоу нацарапал какой-то железкой:

Я злые пытки вытерпел сполна,
но мне свобода не была дана.

Надписи на стенах – еще одна старинная лондонская традиция. Еще Томас Мор в одной из своих книг цитировал такую, в немалом количестве повторенную во многих районах города: «D. С. лишены всякого Р.» Кое-что Мор расшифровал: предположил, что имеется в виду «готовность, с коей женщина предается телесному разврату, если она одурманена питьем», а «D. С.», скорее всего, означает drunken cunts – «пьяные бабы» на староанглийском. Но вот что такое «Р.», осталось загадкой и для Мора, и для современных историков Лондона.

Были надписи религиозного плана. Некий Томас Берри накорябал на стене: «Порази их, Господи, твоим мечом». Кого конкретно он имел в виду, было известно только ему самому. Из этого же ряда – «Христос – Бог», «Джованна Сауткот» (жившая в 1750–1814 гг. дочь фермера, «пророчица» и проповедница, религиозная фанатичка, у части народа пользовавшаяся большой популярностью).

Были надписи политические, связанные с именами видных государственных деятелей: «Проклятье герцогу Ричмондскому!», «К чертям Питта!», «Нет налогу на экипажи!». Были чисто бытовые: «Джеймс Боун не умеет целоваться», «Роуз Мэлони – воровка». Кто-то размашисто вывел: «Смерть евреям!» Очень много надписей «был здесь», «был сдесь», «был тута» – очень часто подписанных либо полными именами, либо инициалами. Тут уж знакомая и нашему времени неистребимая тяга таким вот нехитрым способом увековечить себя для потомства, коли уж больше нечем. Как сказал одному из лондонских писателей такой вот любитель плюнуть в вечность: «Если вы хотите остаться в городе на веки вечные, вернее всего будет где-нибудь расписаться». Кто-то, опять-таки не чуждый поэзии, оставил на стене таверны возле Ковент-Гардена послание потомкам:

Всегда грязней из человека прет,
когда он пишет или когда с…т.

А ведь метко выразился, стервец! В общем, лично я верю, что Владимир Высоцкий своими глазами видел то, о чем потом написал: «В общественном парижском туалете есть надписи на русском языке». Особенно когда вспоминаю, что́ мои побывавшие в Нью-Йорке знакомые написали на стене в Гарлеме, куда однажды отправились на экскурсию поддавшей компанией. Это местные, то бишь белые жители «Большого Яблока» (как часто называют Нью-Йорк), к Гарлему и близко не подойдут, а подвыпившие «руссо туристо» частенько там гуляют ватагами, и наученные горьким опытом аборигены с ними предпочитают не связываться. И все же – хорошо, что чернокожие гарлемцы ни словечка по-русски не знали, иначе, прочитав то, что на стене русские написали, все же не вытерпели бы…

Белые рабы

И снова строка из моей любимой поэмы Роберта Рождественского: «Посмеялись? А теперь давай похмуримся…»

На больших дорогах вовсю шалили разбойники. А на проселочных, в провинции, действовали налетчики совсем другого пошиба – не «индивидуалы», а нанятые государством, точнее, Адмиралтейством. Грабить они никого не грабили, у них была узкая специализация – похищение людей, главным образом мужчин помоложе и поздоровее. Чтобы привезти их связанными в какой-нибудь порт и насильно сделать матросами военного флота.

В солдаты шли добровольно обычно любители разгульной жизни. Дело не только в надеждах на военную добычу и буйство в захваченных городах. Можно было неплохо, в который раз простите за вульгарность, оттопыриться и в родной Англии. Казарм в то время не было, и солдат расквартировывали в частных домах, где они держались отнюдь не ангелочками. Да и наказания были не такими уж и жестокими, чтобы их получить, надо было очень постараться.