Корона из шипов

Лорен знал, что она не выдаст его. Новая должность сблизила его с ее сестрой. Он не из тех, кто подставляет плечо, чтобы кто-то мог поплакаться, или свободные уши, чтобы выговориться. Чем больше людей было с Кирстин, тем меньше боли она испытывала перед их разлукой.

– Ты хочешь умереть? – спросил он прямо.

Его слова словно наконечником стрелы болезненно пронзили ту оболочку, которую она выстраивала вокруг себя с тех пор, как узнала свою судьбу. Ее глаза мгновенно наполнились слезами. Ком застрял в горле. Конечно нет. Она не хотела умирать. Она хотела жить. Быть счастливой. Но ей предстоит умереть. Каждый когда-нибудь умрет. Какая разница, что было когда-то? В любом случае для остальных все уже свершилось. Горничные, которые одевали ее, и солдаты, на которых она натыкалась, смотрели на нее как на ходячее воспоминание, призрака. В их глазах она читала жалость к недавно умершей. Ее словно отпевали еще при жизни.

Он понимал ее чувства и накрыл ее руку своей. Она шмыгнула заложенным носом.

– Келани, сдавайся и живи, – не унимался он.

Она отняла у него свою руку.

– Ты не понимаешь, – возразила она. – Я не могу так с ними поступить.

– Что? С кем?

– Мой отец, Киган, Кирстин…

– Ты не причинишь ей меньше вреда, если бросишь одну.

– Кирстин никогда не жила в стыде.

– Если ты думаешь, что именно это волнует твою сестру, похоже, ты вовсе ее не знаешь, – осмелился вставить он.

Келани взглянула на него. Никто не знал ее сестру лучше, чем она.

– Я не смогу жить в мире, в котором из-за моего самолюбия моя семья запятнает себя навеки позором.

– К черту род. Имя процветает, пока люди носят его, а не множатся могилы.

– Что ты знаешь? Ты просто безымянный, – выпалила лереса. Она хотела обидеть его, но для солдата в ее словах не было ничего оскорбительного.

Он сдался и встал, как будто невидимая пружина толкнула его изнутри. Келани попыталась пройти мимо, но Лорен удержал ее за запястье. Их глаза встретились. Оба метали искры друг в друга. Он, разгневанный ее упрямством, она, негодующая от его дерзости.

– Осторожно, Лорен, – предупредила она едким тоном. – Не пойми меня неправильно. Но я не Кирстин или Киган. Ты не имеешь права так беспечно болтать со мной, распуская руки. Я достаточно уже натерпелась.

Угрозы не испугали его, но дорожки слез на ее щеках заставили почувствовать себя виноватым. Хватка ослабла, хотя он по-прежнему не отпускал ее руку, не хотел, чтобы она уходила вот так.

– Келани, я пришел сюда не для того, чтобы спорить, – сказал он мягко. – Я просто хочу, чтобы ты хорошенько подумала. Этого хочет Кирстин.

– Нет, – она выхватила руку. Глаза заслезились от мысли, что они никогда больше не увидятся, когда Келани услышала имя сестры. Кирстин просто не понимает, что происходит.

Лорен сморщился, будто от резкого скрипа.

– Значит, ты это знаешь? Ты сама так решила или секир сказал тебе?

Келани сжала губы. Для того, кто не хотел ссориться, он слишком активно подбрасывал дрова в огонь ссоры.

– Не обманывай себя. Для него ты значишь так мало, что он отправляет тебя на Арену на верную смерть, зная, что ты не сможешь выжить там, – добавил солдат, прежде чем К. смогла открыть рот. – Что за чудовище ставит свое положение в обществе выше жизни дочери?

– Мой отец не чудовище, – прошипела она.

– Не могу поверить, что ты так наивна…

– Думаешь, ему легко? – перебила она его. – Ты и не догадываешься о том бремени, которое он несет.

Келани задумалась о своем отце. Лорен ошибался. Он не знал его совсем. Он не сумел разглядеть человека за этой нерушимой маской и просто был возмущен тем, как отец поступил с ее сестрой. Разум Кента затмила вспышка отчаяния, подобно тому, как свет насыщает темные витражи. Он наверняка сожалел. Он никогда бы не ударил свое дитя. Однако Кирстин проявила неуважение к нему и роду. Келани поступила бы так же на его месте.

Ее отец не был чудовищем. Иначе он не рассказывал бы сказки ей перед сном, не хвалил бы за хорошее поведение и не гордился бы ею. Трогательная привязанность отца восполнила безразличие матери к их детству. Она видела в своих дочерях лишь путь к богатству и трону. Лереса верила, что ее отцу сейчас было хуже всего.

– Ты понятия не имеешь, какой груз давит на него, – сказала она устало. – Он не хотел, чтобы все так вышло. Галиния зависит от него, от каждого решения и щелчка его пальцев. Мой отец – секир, преданный своему секьяру до изнеможения. Если он потерпит неудачу, наша страна погрузится в бедствия и хаос. Если я трусливо уйду с Арены, союзы с другими родами расторгнутся. Он, может, и смирится с моим отказом участвовать, но я не смогу жить в тени его страданий. Я не вынесу разочарования в его глазах, – призналась она. – И не позволю Кигану занять шаткий трон, слепленный из грязи, – подытожила К. жестко.

– Келани…

– Нет, Лорен, – осекла она его. – Что бы ты ни сказал, это не изменит моего решения. Не призывай меня совершить то, на что тебе самому духу не хватит. Или ты осмелишься повторить сказанное перед секиром? Что ты вероломно умолял меня сдаться?

– Это не одно и то же, – ответил он. – Я всего лишь слуга.