Люсьен делает шаг в нашу сторону.
– Если мне суждено быть изгнанным, так тому и быть. Но освободите Адерин от ее клятв. Позвольте ей уйти со мной.
– Отпустить ее? – Арон встает. – Монархи Соланума женятся на всю жизнь, Люсьен, ты же знаешь. Только смерть может отменить наши обеты. А что касается того, чтобы она ушла с тобой, поклявшись мне, то об этом не может быть и речи…
Когда Люсьен и Арон начинают спорить, я сосредотачиваюсь на стене между окнами: новый королевский герб дома Сигнус Атратис – моего дома – блестит серебряной нитью на фоне темно-синей шерсти. На левой руке у меня кольца – коронационное кольцо, кольцо Атратиса и обручальное кольцо – тяжело давят на пальцы.
Я не могу отказаться от будущего, за которое боролась. Даже ради Люсьена. Ради человека, которого я не уверена, что знаю.
– Достаточно, – мой голос заставляет обоих мужчин замолчать. Я выпрямляюсь, ослабляя хватку на спинке стула. – Я ваша королева. Я не собственность, за которую можно бороться. И мне не нужно разрешение ни от кого, даже от моего мужа, чтобы прийти или уйти.
Арон поворачивается на каблуках и подходит к окну. Но я вижу его лицо, его страдание, отражающееся в стекле.
– Конечно, вам стоит поступать так, как хочется.
Люсьен с улыбкой направляется ко мне.
– Нет, Люсьен.
– Но… – Он замолкает, хмурится. Его рука опускается. – Значит, для вас это так много значит? Быть королевой.
– Если бы был другой способ, я бы им воспользовалась. Но вы прекрасно знаете, что Собрание не позволит Арону править без меня.
– Собрание позволит Арону жениться на другой и править вместе с ней. Они не настолько слепы, чтобы рисковать тем, что трон опустеет…
– Вы слепы, Люсьен, – я сжимаю кулаки, когда разочарование сковывает мой позвоночник. – Сознательно слепы. Собрание когда-нибудь отступало от законов? – он не отвечает.
– Нет. Скайн окажется втянут в борьбу за мое место, и либо Таллис, либо Эорман нападут. Зигфрид, скорее всего, уже здесь. Если я уйду, королевство падет. Вопрос только в том, когда.
Его лицо застывает.
– Так вот оно что? Вот как все закончится? – Я киваю. – Может быть, это и к лучшему.
– Изгнан? Один?
Я беспомощно развожу руками.
– Закон – это закон, так говорят старейшины.
Он отрицательно качает головой.
– Никогда не думал, что услышу, как вы цитируете мне это изречение.
– А я никогда не думала, что вы замешаны в заговоре против короны. Против меня, Люсьен. Как вы могли? Как вы могли хранить такие секреты? – Люсьен открывает рот, как будто собирается сказать что-то еще. Но вместо этого он пятится, пока его ноги не упираются в край кровати, падает и роняет голову на руки.
Гнев, который поддерживал меня, растворяется в горе.
– Люсьен… – я протягиваю к нему руку. Но я ничего не могу сказать или сделать, чтобы помочь. Арон проходит мимо меня и открывает дверь.
– Мы должны оставить его в покое, Адерин. Руквуд, у тебя есть два дня, до рассвета солнца второго, чтобы привести дела в порядок. Приходи ко мне в седьмом часу, чтобы мы могли договориться о твоем содержании, – он замолкает, затем добавляет: – Что бы ты ни думал обо мне, Люсьен, я не хочу, чтобы ты голодал.
Арон берет меня за руку и выводит из комнаты. Ему приходится: я ослеплена слезами.
Я больше не вижу Люсьена. К вечеру следующего дня он исчезает.
Глава седьмая
Следующие несколько дней напоминают мне о прошлом годе, когда умер мой отец. В каком-то смысле они еще хуже. Как сказал мне Арон в первый день моего приезда, в Серебряной Цитадели нет секретов. Кажется, все при дворе знают, что Люсьена изгнали. Они не знают, почему, но пытаются угадать, надеясь на какой-нибудь скандал; они наблюдают за мной и ждут.
Поэтому я притворяюсь. Я делаю вид, что мне все равно. Я делаю вид, что все точно так же, как было. Если я говорю слишком громко, или слишком быстро, или выгляжу бледнее обычного, я надеюсь, что люди не заметят. Или что если они и заметят, то спишут на тот факт, что четыре защитника получили по письму от Таллис. В них им предлагались различные вознаграждения за то, что они бросят Арона и меня в темницу и публично объявят, что поддерживают ее. Конечно, все они клянутся, что по-прежнему верны нам, но настроение Арона становится еще мрачнее.