Письмо выпадает из моих рук на пол, увлекая с собой мое сердце. Арон думает обо мне и королевстве, а я думаю только о Люсьене…
Вина перестала шептать. Она ревет у меня в ушах, как море в середине зимы.
Летия приходит помочь мне раздеться, но я ее прогоняю. Я распахиваю смежные двери своих комнат и, пока луна поднимается все выше, я прохаживаюсь по ним снова и снова в надежде, что если буду думать достаточно долго, то найду другое решение, отличное от того, которое мне предлагает моя совесть.
И, конечно же, не нахожу.
Арон достаточно страдал последние годы. Даже если его рассуждения неверны, даже если он слишком заботится о том, что может подумать наше дворянство, в конце концов я признаю правду. Я не могу быть той, кто заставит его еще больше страдать.
Я жду, пока в Цитадели воцарится тишина, прежде чем покинуть королевские покои, отпуская стражников, которые должны были сопровождать меня. В последний раз я заходила в комнату Люсьена, когда мне пришлось сказать ему, что мы с Ароном женаты и не можем быть вместе. Я с трудом могу поверить, что иду туда сегодня вечером, чтобы сказать ему то же самое снова.
Когда я тихонько стучу, я почти надеюсь, что он уже спит. Но дверь открывается, и появляется Люсьен. Его темные волосы растрепаны, на нем только брюки – ни рубашки, ни ботинок, глаза широко раскрыты от удивления. Он хватает меня за руку и втягивает внутрь.
– Адерин, – он улыбается мне. – Что вы здесь делаете? Не то чтобы я не рад видеть вас, миледи, – он целует мою ладонь и внутреннюю сторону запястья, и мой желудок переворачивается, – но я думал, что мы попытаемся сохранить это в секрете. Я как раз собирался ехать в наш домик…
Это объясняет его лаконичность в одежде. Наверное, он собирался выпрыгнуть из окна своей комнаты и преобразиться при падении; я уже видела, как он это делал, и не сомневаюсь в его мастерстве.
Он протягивает мне письмо.
– Я собирался попросить Синсела доставить это вам утром.
Я быстро просматриваю содержимое – в записке говорится, что он уехал и предлагает встретиться с ним в домике через два дня – в День красных огоньков – и провести день вместе. Мое сердце бешено колотится, когда меня обдает жаром. Я так сильно хочу сказать «да».
Люсьен ходит по своей комнате, роется в грудах книг и одежды – он определенно самый неопрятный человек, которого я знаю, – собирая кожаную сумку.
– Я уже пару раз был в домике и взял кое-какие припасы. Пытался сделать его комфортнее, – он смотрит на меня, и я удивляюсь слабому румянцу, который расцвел на его щеках. – Там, конечно, есть колодец, очаг и кровать, но больше ничего. Надеюсь, вы не будете разочарованы.
Я сминаю его записку в кулаке. Я должна сказать ему. И это должно произойти сейчас.
– Люсьен… – я с трудом выговариваю это слово – я почти шепчу. Но кое-что в моем тоне, полагаю, говорит достаточно. Люсьен останавливается и смотрит на меня, краска отливает от его лица. Долгое мгновение мы молчим.
– Но вы сказали… вы сказали, что мы найдем способ. Вы согласились с тем, что мы можем быть вместе. Что мы должны быть вместе.
– Я знаю, – я хочу обнять его, поцелуями прогнать боль из его глаз. Но я не могу пошевелиться. – Я знаю, что сказала. И я не шутила. Но теперь дело дошло до этого… Я… Я не могу так обидеть Арона. Я не могу быть по-настоящему счастлива с вами, если это заставит его страдать. Мне очень жаль.
При упоминании имени Арона Люсьен рычит и сметает с кровати кожаную сумку и ее содержимое.
– Будь проклят Арон. Он сделал это с нами. Ему нет дела до боли, которую он причинил. И все же вы говорите, что не хотите причинить ему боль? – он отрицательно качает головой. – Подумайте, Адерин, мы заслуживаем счастья. А Арон даже не узнает…
– Но я буду знать. Даже если он никогда не узнает, как я могу смотреть ему в глаза? Как я могу знать, что он лишает себя счастья из-за клятв, которые мы дали, а я за его спиной высмеиваю те же самые клятвы? – я смахиваю слезу, которая ползет по моей щеке. – Это неправильно, Люсьен. Я люблю вас. Я всегда буду любить вас. Но я не могу жить во лжи. Неужели вы не понимаете? В конце концов это уничтожит нас.