Корона когтей

Мы молча поднимаемся по покрытой ковром лестнице на следующую площадку. Отсюда Нисса ведет Одетту, Верона и меня по узкому коридору, а Глиск и остальные продолжают подниматься. Она указывает на дверь.

– Это моя комната. Комнаты для гостей – те три двери в конце.

– Спасибо, Нисса. Отправляйтесь отдыхать. Мы можем позвонить, если нам что-нибудь понадобится.

Она кивает и исчезает в своей комнате, а мы идем дальше. Одетта прощается у соседней двери. Две другие комнаты расположены напротив друг друга и разделены окном, вделанным в боковую стену коридора. Я ненадолго останавливаюсь, пытаясь разглядеть, что может скрываться в темноте за домом, но до рассвета еще почти час. Все, что я вижу, – это мое собственное отражение, разбитое на осколки освинцованными стеклами. Шея все еще болит; когда я отворачиваюсь от окна, внезапный укол боли заставляет меня вздрогнуть.

– Клянусь Жар-птицей, мне нужно стать сильнее. Спокойной ночи, Верон.

– Подождите… – все еще стоя у меня за спиной, он кладет свой сверток и опускает руки мне на плечи. – Я думаю, что смогу облегчить ваш дискомфорт. Можно?

– Если вы думаете, что это поможет.

Он начинает разминать мои мышцы, крепко массирует через тонкую ткань мантии, надавливая кончиками пальцев, чтобы ослабить напряжение, не причиняя мне боли. Мои плечи опускаются, когда боль ослабевает. Это ощущение настолько приятно, что я заставляю себя положить свою руку на его, чтобы остановить.

– Спасибо, Верон. Это очень… помогло. Как вы этому научились?

– Наш отец заставлял нас с Валентином упражняться в переноске тяжелых грузов во время полета. Мы научились заботиться о боли и травмах друг друга.

Я пристально смотрю на него.

Он смеется, его темные глаза щурятся.

– Все было не так плохо, как кажется. А умение перевязывать раны или просто сделать комфортно – полезный навык.

– Верно, – между нами воцаряется молчание. Затягивается. – Ну что ж, спокойной ночи.

Верон берет меня за руку.

– Я почувствовал вашу грусть, когда мы летели. Ваш разум был окутан… – он поморщился, – серостью.

Я не знаю, что сказать. Это риск, на который мы идем, когда летим с другими. Сила, которая позволяет нам общаться через разумы, также открывает наши чувства другим. Я надеялась, что спрятала свое горе достаточно глубоко, чтобы скрыть его. Но, видимо, нет.

– Верон, я…

– Я хотел бы помочь вам снова почувствовать себя лучше, Адерин. Если я могу что-нибудь сделать, чтобы успокоить вашу боль или помочь вам забыть свою печаль, хотя бы ненадолго, я надеюсь, вы скажете мне, – он подносит мою руку к губам и целует пальцы.

Я с трудом сглатываю.

– Спокойной ночи, Верон. И… спасибо, – отдернув руку, я спешу в свою комнату. Поспешно ложусь в постель, стараясь не обращать внимания на одиночество, на внезапную тоску по физическому удовольствию, которая неожиданно и нежеланно шевелится у меня в животе.

Глава девятая

Я просыпаюсь поздно, но до заката и нашего второго полета еще много часов. Все, кажется, на взводе; Лин и Пир о чем-то спорят, и даже Одетта разговаривает резко – по ее меркам, – когда обращается к лорду Блэкбиллу. Я ищу уединения в садах, но разглядывание неба не помогает тьме наступить быстрее. Загнанная внутрь шквалистым дождем, я прячусь в комнате, которая, кажется, обставлена для чтения и музыки; там пахнет лавандой и старыми книгами. Но я не одна: Верон сидит за клавесином, изучает ноты на подставке перед собой, медленно водит руками по клавишам. В этой жалобной мелодии есть что-то знакомое, словно воспоминание, если бы я только могла ухватиться за него.

Верон замечает, что я стою у двери. Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но он зовет меня.

– Останьтесь, пожалуйста, я нашел кое-что, что может вас заинтересовать.

Он протягивает мне нотную книгу: это сборник песен, скрепленный золотой застежкой и усыпанный драгоценными камнями. В правом верхнем углу первой страницы есть надпись.

Виржинии из Ланкорфиса от Ротбарта и Диандры Атратской с радостными пожеланиями в этот праздник Жар-птицы. Далее следует дата: летнее солнцестояние, за год до смерти моей матери. Я провожу пальцами по потемневшим от времени чернилам. Почерк принадлежит Ланселину; он, должно быть, вручил этот подарок. С нотами в правой руке я пытаюсь подобрать мелодию.

Я сбиваюсь после первых нескольких тактов. Но когда замирает последняя нота, я вдруг вспоминаю отца, который сидел и играл именно это произведение, а мама пела. Образ в моем сознании – это определенно комната в Мерле. Кажется, в западной гостиной, хотя сейчас у нас там нет инструментов, да и вообще во всем замке. Возможно, мой отец убрал их после смерти матери. Это похоже на него – закрыть или уничтожить то, что он больше не мог видеть.

Верон отошел от инструмента и начал расхаживать по комнате.