Корона когтей

Арон ждет меня. Как бы я ни была погружена в печаль, даже я могу сказать, что он в ярости. Он держит себя в руках, пока мы на людях, но как только мы добираемся до моих комнат, он приказывает служанкам покинуть мои покои. Летия стоит на своем, пока я не отпускаю ее; я слишком устала, чтобы пытаться избежать гнева Арона. Она колеблется, говорит, что будет ждать в соседней комнате, и закрывает за собой дверь.

Арон поворачивается ко мне.

– Клянусь Жар-птицей, Адерин, о чем ты думала? Неужели ты настолько утратила всякое чувство приличия, рассудка… риска, чтобы лететь в дом, где, как тебе известно, спрятан Люсьен? – он быстро расхаживает взад и вперед, движимый гневом. – Тебе известно, в какой измене он уже замешан. Ты же знаешь, что у него мало причин любить меня, каковы бы ни были его чувства к тебе. Достаточно того, что эта одержимость Люсьеном так затуманила твой разум, что ты бросилась к нему, не думая о последствиях. Но потом еще и отдаешься во власть Таллис… – он качает головой, ругается и пинает ногой стул, стоящий слишком близко. – Они могли убить тебя, Адерин. И что тогда станет с королевством, которое ты поклялась защищать?

Он напоминает мне Люсьена после того, как я рассказала ему, как связалась с Зигфридом. В горле образуется болезненный комок.

– Мне очень жаль.

Он со злостью смотрит на меня.

– Это был Люсьен, Арон. Я думала, он в опасности. Откуда мне было знать, что именно он поймает меня в ловушку? Что Люсьен… – я подношу пальцы к шее, ощущая на коже рубец, оставленный острием его клинка. – Но теперь я понимаю. Что он больше не любит меня. Я имею в виду, что он меня ненавидит, – я дрожу под тонкой мантией, которая все еще на мне, и опускаюсь на ближайший диван. – Тебе больше не нужно беспокоиться о моих чувствах к Люсьену.

Арон замедляет шаг, останавливается и садится рядом со мной.

– Мне жаль, что он причинил тебе боль, Адерин. Больше, чем ты думаешь, – он берет меня за руку. – Но, по крайней мере, теперь мы знаем, что Атратис будет первым полем битвы. Мы отправим подкрепление из других доминионов: бескрылые конгрегации, дворянские компании и корабли с других судостроительных заводов. Я снова открыл Эйрийскую крепость, ее ремонтируют и достраивают. Тебе нет нужды возвращаться в Мерл, – при упоминании о доме моего детства перед глазами все расплывается. Мысленно я снова в разрушенном зале. – Пожалуйста, обещай мне, что с этого момента ты останешься в Цитадели, пока все не закончится, – его голос мягче, нежнее. – Пожалуйста, Адерин, я не знаю, как еще защитить тебя.

Я хочу обещать то, о чем он просит. Оставаться там, где безопасно, позволять другим направлять наши силы, чтобы мне не приходилось думать или чувствовать больше, чем это необходимо. Но, несмотря на все, что произошло, я все еще королева Соланума. И я не могу прятаться в тени, пока пламя предательства Таллис и Зигфрида разгорается все ярче. Кроме того, я не забыла о своем плане улететь на север. Мы нуждаемся в союзниках больше, чем когда-либо, и если Покаянные действительно существуют, то я намерена найти их.

– Я не могу этого обещать, Арон. Есть кое-что, что я должна сделать…

Он выпрямляется. Отпускает мою руку.

– Вижу. Значит, ты твердо решила быть убитой?

– Нет, я…

– Мы еще поговорим об этом позже, – он крадется к двери. – Может быть, Летия сумеет тебя образумить.

Как только Арон уходит, входит Летия. Она берет со спинки дивана накидку, оборачивает ее вокруг моих плеч и протягивает мне носовой платок.

Я понимаю, что снова плачу.

– Мерл, Летия. Я не могу поверить, что они сделали с нашим домом. То, что Люсьен позволил им сделать.

– Бедная моя Адерин, – бормочет подруга. – Если бы сейчас здесь был Люсьен Руквуд… – она приближает губы к моему лбу, почти что целуя. – Я попрошу служанок приготовить тебе ванну. Потом еда и постель. И может быть, завтра станет лучше.

Завтра лучше не становится. Ни на следующий день, ни через два дня. Я выполняю все формальности, посещая встречи с лордом Пианетом и другими своими советниками, как и обычно, но моя решимость сделать что-то значимое, чтобы противостоять угрозе Таллис и Зигфрида, тает. Мои планы найти Покаянных не движутся с места. Вместо этого я накапливаю свое горе, заставляя себя вспоминать о Люсьене, вспоминать каждую минуту с ним, снова и снова переживать тот момент, когда он спросил Таллис, должен ли убить меня. И этот Люсьен, созданный из моих воспоминаний: я разговариваю с ним. Обрушиваю на него ярость. Прижимаю его к себе, как будто я могу каким-то образом выковать другую реальность из чего-то столь же нематериального, как туман.

На четвертое утро после моего возвращения Фрис, как обычно, приносит мне завтрак, и я замечаю, что ее глаза покраснели и опухли, и понимаю, что она плакала.

– Фрис? В чем дело?

– Ни в чем, миледи, – краткость ее ответа удивляет меня. Она отворачивается и начинает прибираться в спальне, раздвигая шторы с такой силой, что один из крючков срывается с тяжелой ткани.

– Пожалуйста. Скажи мне, что случилось.