Корона лета (СИ)

– Дашь, – убеждённо буркнул Игер и встал, отошёл к закатному окну, – ты уникал. По-твоему, для чего наши предки заложили крапивный механизм? Вернёмся в пустыню, пройдёмся по тем развалинам, если до тебя не допёрло… белые должны были выкарабкаться, ну, они и извернулись. Быстрое воспроизводство, двойное размножение, прочие преимущества. Чем заставить мужчину зачать, пораскинь-ка умишком, младший, если утрика его весь не сожрала.

Папаши скармливали мне европейские деликатесы, пока поднос не опустел, и, выполнив родительский долг, уложили между собой на мягкую, пружинящую постель. Я накрылся подушкой, чтобы не слышать нарочито пустяковый трёп – о рыбалке в здешнем море, плохой выпивке, в которой земляне вообще не секут, «фаеке», то есть подонке, управителе, заломившем за услуги несусветные деньги. Благонадёжные граждане на отдыхе, мать их так. Ерундовина с красной чертой – контрацептив, припомнил я недавно введённые в нашей группе занятия по сексологии – оказалась впрямь полезной. Болеть перестало, подкралась дремота… Сид, отмахнувшись от возражений, заставил взять упаковку. Надо вызнать, где ерундовина продаётся, через полтора месяца меня снова скрутит, не бежать же к папашам? Ничего мне от них не нужно, чтоб они подавились; интернатская психологиня была права – от таких отцов проблем не оберёшься, и дело не в покушениях. Попросту я им не сын, так, обуза, повод для встреч, отсроченная выгода, обернувшаяся пустышкой. Даже имя замка, царящего над равниной, вышло пшиком, Радек Айторе туда не попадёт, берилловых не возглавит, зато до отвала получит паршивых радостей происхождения: мало белобрысой башки, ненормально синющих глаз и светлой кожи – утрика, течка, как у сучки, навсегда, на всю жизнь…

«Спит он? Проверь!» Игер подёргал простыню, шепнул отрывисто: «Да! Я потолковал кое с кем, Сидди. Посол превысил полномочия, ставлю на Ртуть, хотя покопаться бы ещё… В прошлый раз мы не ответили, показали себя беспомощной добычей, вот и результат…» Сид закряхтел, шевельнулся, провисли пружины. «Глупость с твоей подачи, Игер. Убавишь чувство вины, возможно, дотянем до старости. И это твоё «мы» всегда было фальшивкой. Врежем им – и прощай. Видеть тебя не хочу». Игер долго не отзывался, ночь стрекотала цикадами, шумели волны, и я чуть не пропустил насмешливое, злое: «Договорились».

А посла Домерге прикончили вместе со штатом сотрудников – информслужбы объявили о наглом налёте, кажется, через месяц после моих удачных каникул. Эмигранты-предатели кусались, добыча загрызла охотников. В интернате на берегу Конго новость никого не потрясла, кроме уродца Айторе, уже не липнущего к датчикам на песчаной полосе. Я подозревал, что папаши опять пропадут, может, насовсем, и жалел: не выйдет дать им понять, насколько мне на них теперь положить. Игер и правда не объявлялся, а Сид приехал к осеннему ледоставу, разыскал меня в классе, спокойно принял отказ от встречи. Отказ, выдавленный сквозь зубы, под мерзкий скулёж, о котором никто не догадался, папаша тем более.

Узкое лицо Ястреба впитало дождливую безразличную хмарь, притих резкий тембр, потускнела пылающая желтизна волос. «Твоё право, Радек. Ты хотел знать, отчего мы не оставили тебя на Домерге, своим семьям. Игер за родню пусть ответит сам, а мне оставить ребёнка было некому. В линиях нет семей, нет матерей и отцов, сестёр и братьев. Детей растят сообща – прекрасный обычай. Мы все родичи друг другу, но слепая привязанность не мешает исполнять долг… В моей линии тебя бы разорвали за то, что я сотворил. Возможно, это стало бы лучшим выходом. На, возьми», – он небрежно бросил в пластиковое приютское кресло блестящую штуковину – навигатор-клипса, бормочущая в ухо координаты любого объекта, – и пропал в закутанной в шубы с подогревом толпе. Я прицепил подарок, как положено, наказывая себя за бессмысленный порыв броситься вслед за отцом, схватить за отглаженные отвороты офисной куртки и не отпускать. Привязанности вредны, очередной урок выучен, папа.