Корона лета (СИ)

– В любом случае, сейчас мы ничего предпринимать не станем, – великан с голосом упитанного врача взбалтывает волны, касается чем-то холодным, кожа ощетинивается пупырышками, – чистка Радека добьёт. Безусловно, желательно почистить немедленно, применить щадящую процедуру, но я предпочитаю живого и беременного пациента, нежели стерильного и мёртвого. Радуйтесь моим связям с реаниматологом Ваном из Муниципального и благодарите его за то, что мальчишка выкарабкивается. Кстати, вызов спецов из госпиталя вам дорого встанет.

Ого, великан сердится. На моих папаш – а злость вымещает на мне. Скользкие пальцы трогают внизу, разводят ляжки. Не надо, больно!

– Радека изнасиловали? – Игер. От его ярости море вскипает, наваливается душной громадой. Никто меня не насиловал, сам попёрся. Крик смывает с губ, слишком много воды, и прилив близко, накатывает с громким сладострастным урчанием.

– Сомнительно, – великан суёт что-то в меня, плавно и мягко, но я сжимаюсь, – травмы анального отверстия минимальны. Послушай, Спана, не торчи тут столбом и не пыхти! Потрать время с пользой: на поиски медкарты. Радека должен был осматривать виролог, хотя бы единожды – при пубертатной гиперсекреции конкуписциальных гормонов. Нужно выяснить, какой уровень… тьфу! В общем, количество «зубцов Фрея», нормальное для организма твоего мальчишки. Будет проще определить, зачал ли он.

Внизу уже почти совсем не жжёт, меня треплет на волнах, тянет глубже в тёплую воду, и стихает ворчание великана.

– «Зубцы», паршивый Фрей, утрика, крапивное семя! Невежественные болваны, развлекаются жаргонизмами, а дети калечатся, вот ведь… Радека обследовал виролог, Игер? Сид?

Я отсюда чую, как они дышат. Сид – быстро и загнанно, Игер – с мучительным низким хрипом.

– Я… мы не знаем про виролога. Прекрати спрашивать! Забудь пока о беременности, вытаскивай парня, возьми мою карточку, сними оттуда до последнего йю и, ради всех богов, заткнись, – Сид храбрый, угу, спорит с великаном. Спорит ради меня.

– К сожалению, забыть не получится, – жестокое чудовище хмыкает, – насколько я разобрал невнятицу, ваш наследник потребовал аборт. Радек совершеннолетний, выбор за ним.

– Мы и не собирались… препятствовать, – Игер чопорен, как интернатский инспектор. – Можно нам… подойти к нему?

Великан взрыкивает, глубина хватает огромными клешнями, смыкается надо мной. Нависают тени с рыбьими головами, хихикают и дразнятся, а потом пропадают и они, и я привычно остаюсь один. Морское чудище обмануло – Сид и Игер оставят меня на дне.

****

Было удобно, уютно и немного щекотно. Щекотка и разбудила, заставляя ёрзать, тереться о пушистую ткань. Я потянулся, нащупал, где чешется, пальцы наткнулись на штырёк с колючим навершием. Разлепил ресницы, глянул в пасмурное небо: в Сарассане собирается дождь, ну, как всегда. За окном хлябь, лежу на кушетке с бортиками, под спиной нечто облачно-ворсистое, на сгибе локтя торчит маленький штырь, от него вьётся нитка – прямо к стойке с толстым пузырем.

Позади звякнуло, точь-в-точь трахательная коробка Яладжи. Я подскочил, выдирая штуковину с иголкой, руку стянуло болью, резануло под рёбрами, в живот набились кирпичи.

– А я бы не советовала прыгать, – тот, с гвоздями! То есть, та, потому что это девчонка; голос у нее железный, на папашин не сильно-то и смахивает, и все равно: здравствуй, кровь берилловая. – Радек, у тебя сломано ребро и нешуточный плечевой вывих.

Она выбралась из стеклянно-пластикового леса, разросшегося в углу кабинета, встала рядом. Тонкая тростинка с берегов африканских рек, даже взъерошенная смоляная гривка к месту. Папаши б удавились – мулатка-шоколадка с генами клана Берилла. Ладно, мне бы выяснить, с какими генами будет то, что засело во мне.

– Зря вылупился, – она опередила вопрос, сверкнула разозлённой синевой, – на меня теперь не действует.

– Мне-то что за дело? С кем там твои предки гуляли… где виролог?

Небесные хляби разверзлись, так, кажется, выражались в протухших летописях моей прежней христианской подружки. Засвистел горный студёный ветер, я поёжился, и девчонка отошла, поколдовала над стационарным линкомом – оконные створки съехались, отделяя нас от развоевавшегося климата столицы. Стационарка новая, пашет, как поёт, и песня у нее задорная, весёлая. Неужели?..

– Не техника – красота! Тебе под стать, – я так обрадовался вернувшейся электронной какофонии, что капкан в животе на секунду разжался. Рёбра ноют, спину будто десантными сапогами топтали, в глотке скребёт, но жить можно. Если не думать о Яладже и о том, что он мне подкинул со своей спермой. – Знаешь, в детстве цветная с синими глазами показалась бы мне… я не по-плохому пялился! Скажи, что с моей… с ребёнком?

Девчонка возилась у линкома. Делает вид, что ей плевать, видали мы такие шуточки. Здорово, верно, над ней поизгалялись, ещё бы – помесь грязи с венцом творенья, с какой стороны ни оценивай. И для уникалов выродок, и для местных. Она не раскисла, не натворила ерунды, работает, нянчит всяких придурков, прибегающих сюда прямо из чужих постелей.