В конце своего правления Георг V выразил похвалу образу уютного дома, который сумели создать Берти и его жена. «Он очень необычный», – отмечал старый король в письме «дорогому Дэвиду». Уверенность, с которой правительство и нация смотрели на Йорков после кризиса отречения, положившего конец кратковременному правлению Эдуарда VIII, во многом была связана с очевидной твердостью характера герцогини.
Елизавета нырнула в свою новую работу, как рыба, попавшая в водную стихию. В частности, она поддержала своего мужа, когда он столкнулся с перспективой стать королем Георгом VI. По словам Дермота Морры, эксперта по конституционному праву, который в те годы пользовался доверием королевской четы, новая королева, зная о своей эффектности, приняла сознательное решение никогда не отодвигать короля на задний план. Она увидела в Берти то, чего не видели многие другие, а разглядев его таланты, помогла их развить. Елизавета Боуз-Лайон, которую он трижды уговаривал и наконец уговорил выйти за него замуж, стала первым большим триумфом в жизни Георга VI, не слишком избалованного успехами. Она верила в него, и благодаря согревающему теплу этой веры тонко чувствующий и весьма привлекательный человек в конце концов смог заявить о себе чем-то иным, нежели плохим настроением. Она передала ему свою силу, принеся всю себя в жертву, как встарь, а он ответил ей мягкостью, преданностью и полным, почти рабским обожанием. Лучшие годы их брака пришлись на время войны.
Однажды летом 1940 года, когда воздушная Битва за Британию была в самом разгаре, мемуарист Гарольд Никольсон, работавший тогда в Министерстве информации, обедал в Букингемском дворце. 1940-й был отмечен чередой катастроф: капитуляция Бельгии, падение Франции, неудержимое, казалось, продвижение вперед немецких армий, которые уже стояли на противоположном берегу Ла-Манша. Никольсон чувствовал себя разбитым и полностью деморализованным. В такой обстановке, еще и вдали от любимого замка Кентов в Сиссингхерсте, он не мог спать ни ночью, ни днем и признался королеве, что иногда тоскует по дому. «Но это же понятно, – сказала она. – Это и есть личный патриотизм. Это то, что нас поддерживает. Я бы умерла, если бы мне пришлось оказаться в таком положении». Королева рассказала Никольсону, что каждое утро берет уроки обращения с оружием и что для самообороны у нее есть револьвер. «Я не брошу все, как другие», – сказала она. Под «другими» имелись в виду различные европейские родственники королевского семейства, которые заполонили Лондон вместе со своими чемоданами, превратив Букингемский дворец в нечто вроде дешевой гостиницы.
«Я не могу передать, насколько она была великолепна», – тем же вечером написал Никольсон своей жене Вите Саквилл-Уэст. Он был также очень впечатлен трансформацией, которую королевская власть и проницательная жена совершили в характере Георга VI. Ведь когда-то он посчитал его «весьма глупым и хамоватым парнем». Теперь же король каким-то загадочным образом перенял у старшего брата, герцога Виндзорского, его легкость и обаяние. Гарольд Никольсон вышел из дворца в приподнятом настроении. «Он был таким веселым, а она – такой спокойной, – рассказывал он жене. – Они подарили мне все добро мира… Мы победим! Теперь я это знаю, и у меня нет на этот счет никаких сомнений!»
«Они не оставят меня, я не оставлю короля, а король никогда не оставит нас». Эти знаменитые слова королевы Елизаветы впервые были сказаны в самые трудные дни войны в ответ на предложение вывезти дочерей из страны в более безопасное место. Потом их часто повторяли. Сила этих слов сочеталась у королевы с успехами на занятиях по стрельбе из револьвера, которые проводились на дворцовой лужайке. Схожая реакция была на бомбардировку Букингемского дворца в сентябре 1940 года: «Я рада, что нас бомбили, – сказала она. – Теперь я чувствую, что смогу смотреть в лицо людям из Ист-Энда».
Невысокая крепкая женщина, которая пробирается через развалины в костюме от Нормана Хартнелла, стала для англичан одной из примет жизни в годы войны. «Очень милая, в аккуратно сшитом костюме, она напоминала пухленькую горлицу», – говорила о ней миссис Черчилль. «Скользя по снегу, королева заходит в глубь толпы и начинает разговаривать с людьми, – вспоминал лорд Харлек, сопровождавший ее в
1941 году во время одной из таких поездок в Шеффилд. – Несколько секунд все просто стоят и в изумлении смотрят на нее, но потом начинают говорить – все сразу».
«Каждому человеку в толпе кажется, что она обращается лично к нему, – вспоминал Гарольд Никольсон о другом ее визите, после которого у него долго стоял ком в горле. – Думаю, это оттого, что у нее ярко блестят глаза… Это действительно одна из самых удивительных королев со времен Клеопатры».