Корона, огонь и медные крылья

– Не надо, – сказала я, и воин-тень опустил своё ужасное оружие. – Я всё поняла. Если принц Лаа-Гра желает со мной поговорить, я пойду к нему. Но – со своей свитой. Мне хочется узнать, что этот человек желает мне сказать. А теперь выйдите вон. Это комната женщин.

Близнецы проводили солдат до дверей; сабли остались лежать посреди комнаты, трупы – тоже. Я подумала, что давно уже должна была упасть в обморок от всего окружающего ужаса, но отчего-то мыслила очень здраво и чётко.

Я отдала Эда Сейад. Он был очень недоволен событиями, разбудившими его посреди ночи, даже похныкал, но, как видно, сообразил, что настоящего покоя не предвидится – оттого привалился к плечу Сейад, тяжело вздохнул и задремал.

Шуарле подал мне одежду и принялся убирать мои волосы. Его прикосновения несколько успокоили меня, но мои пальцы вдруг начали мелко дрожать, и унять эту дрожь стоило больших усилий.

– Лаа-Гра – мерзавец! – воскликнула Раадрашь, которая, по обыкновению, мерила комнату шагами, хлеща себя хвостом по бокам. – Не успел остыть его отец, а он уже видит Гранатовый Венец на своей пустой башке?!

– Беда не приходит одна, услышь, Нут, – бормотал Шуарле. – Как всё обрушилось разом: эта война, господин улетел, государь умер, твой деверь оказался убийцей, Лиалешь… Нам придётся драться, вот увидишь, нам и вправду придётся драться – и нам придётся драться с дворцовым гарнизоном, услышь, Нут, а для этого наша армия маловата, кажется…

– Дворцовый гарнизон?! – переспросила Раадрашь и расхохоталась. – Пропадом, пропадом! Я не завидую тем, кто сегодня попадётся на моей дороге!

– А у Лиалешь младенец, – сказал Шуарле, и я накрыла ладонью его руку у меня на плече. Меня всегда отогревала его удивительная способность понимать без слов; иногда это было более существенной помощью, чем физическая сила.

Я повязывала платок, когда в коридоре послышались шаги, вскрик и какая-то возня. Далёкие вопли всё время звучали где-то на краю слуха; я полагала, что жёны и возлюбленные покойного государя оплакивают его, оттого не слишком волновалась, но близкий шум меня напугал. Я взглянула на близнецов, замерших, как безмолвные стражи – и один из них распахнул двери.

Вырвавшись из рук солдат, в комнату влетела Далхаэшь, почти нагая, лишь в полукорсаже, поддерживающем грудь, растрёпанная, с разбитым в кровь лицом – и с разбегу бросилась к моим ногам, обхватив колени:

– Госпожа, любовницы принца Тхарайя мертвы! Все, кроме меня!

У меня потемнело в глазах.

– Господи! Как?!

Шуарле накинул на неё плащ, но Далхаэшь прихватила его только на груди, свободной рукой держа меня за подол.

– Принц Лаа-Гра приказал своим солдатам перерезать всех! – зачастила она, поглядывая то на дверь, то на меня. – Я жива лишь потому, что этим убийцам захотелось меня! Они сочли, что я уже мёртвая женщина и что это им так сойдёт, ну а я смогла убежать, и вот они теперь торчат за твоей дверью, чтобы добить меня, когда я выйду!

– Им захотелось? – услышала я из-за спины насмешливый и злой голос Раадрашь. – Или ты предложила, надеясь на отсрочку? Ты, ничтожество…

Далхаэшь задохнулась, как будто слова Раадрашь петлёй сжали её горло, вскочила и взмахнула руками в безмолвной злобе и отчаянии.

– Зачем же? – вырвалось у меня. – Какая теперь разница, Раадрашь?

– Разница?! – отчеканила Раадрашь, взмахнув хвостом, как бичом. – Разница – честь и доблесть, Лиалешь, это же понятно! Честные – убиты, уцелела – вот эта, мелкая тварь, развратница, предательница!

– Ты, демоница, не женщина, ты – метательный нож! – закричала Далхаэшь в настоящей ярости, прерывая слова всхлипываниями. Её крик снова разбудил Эда, и тот заревел спросонья. Сейад хмуро посмотрела на Далхаэшь, но той было всё равно, она защищалась. – Ты никогда ничего не чувствовала, ты сама убийца, понять убийцу тебе легче, чем жертву! Тебе плевать на жизнь, ты из тех, кто умирает, смеясь – а я жить хочу! Ты ненавидишь меня, потому что я моложе, я человек, я родить могу! Я… – на этих словах Раадрашь отвесила ей пощёчину, от которой Далхаэшь села на ложе, прижимая ладонь к щеке. – Я хочу жить, я ещё хочу стать счастливой, – закончила она тише.

– Да, я её ненавижу, – сказала мне Раадрашь с отвращением. – Она опозорила Тхарайя, лучшего из всех.

– Ты же ненавидишь и Тхарайя! – выкрикнула Далхаэшь, которой эта реплика будто придала новых сил. Дёрнувшись в сторону Раадрашь, она запнулась о труп солдата и даже не заметила этого. – Что он тебе?! Ты не терпишь его постельных дел, это знают все!

– Я не люблю моего мужа, зато я люблю моего принца, – сказала Раадрашь, окаменев лицом. – И он один для меня. А тебе, как жалкой собачонке, всё равно, кому подставиться, был бы он кобелём.

– Потому что тебе, кованому железу, никогда не понять, для чего нужны постельные дела!

Шуарле отвернулся от бранящихся с болезненным отвращением на лице. Я поняла, что Далхаэшь не уймётся и не замолчит, и сказала с нажимом, хоть мне было нестерпимо вступать в разговор такого рода:

– Далхаэшь, я не хочу это слушать. И прошу тебя перестать кричать рядом с ребёнком.