Корона в огне. Пылающее сердце

Тавос лениво махнул рукой и один из стражей осторожно вышел вперед и медленно поведал правителю о наших прегрешениях перед короной. Когда он закончил, мы со Стю переглянулись и в страхе опустили головы, ожидая приговора. В ужасе я выкручивала собственные пальцы и до крови кусала и без того истерзанные губы. Тишина затягивалась, его величество не торопился оглашать свое решение. Говорят, ему нравилось наблюдать, как люди дрожат и мучаются от неизвестности.

Где-то чуть скрипнула дверь, и послышались легкие шаги. Мое дыхание сбилось, дышать стало тяжело. Я ощущала что-то очень странное, пугающее. В груди разрасталась ноющая и скребущая мука. Что со мной?

— О, ты как раз вовремя, — послышался голос короля. — Я тут решаю, что делать с этими двумя убогими, посмевшими осуждать мое правление. Может, ты мне поможешь, а Феникс?

На мгновение мне показалось, что пол под ногами качнулся, над головой прогрохотал оглушительный гром, и кровь отхлынула куда-то в пятки, лишая меня тепла. Тело окаменело. Ледяные пальцы застыли, перестав терзать друг друга. Снова послышались шаги, но теперь уже по направлению к нам. Спустя несколько секунд, я увидела перед глазами чьи-то ноги в мягких черных сапогах, но глаза поднять так и не решилась. Внутренности сжались в тугой узел, когда рука Феникса, затянутая в перчатку, коснулась моего подбородка и приподняла голову. Стоило мне столкнуться со взглядом суровых карих глаз, как непосильная боль обрушилась на меня беспощадно. Феникс вздрогнул и на миг побледнел.

— Не может быть, — простонала я и провалилась во тьму.

Глава четырнадцатая

Первое что я почувствовала, когда сознание постепенно возвращалось — головную боль такой силы, что даже распахнуть глаза оказалось не под силу. Голова гудела и казалась настолько тяжелой, что даже чуть повернуться не получилось. Во рту полыхал пожар, который иссушал саднящее горло. Захотелось стонать и плакать, но это было еще не самым страшным. Как только я вспомнила, что произошло перед тем, как в глазах потемнело, сердце пронзила чудовищная боль, и гул в голове показался легкой шалостью.

Если бы я могла, то непременно свернулась бы калачиком и долго-долго жалела себя, обливаясь горькими слезами. Я ощущала себя преданной, уничтоженной и обреченной. Где-то на задворках сознания мелькала мысль, что может я обозналась? Может мне просто померещилось? Ну, мало ли что может подкинуть воображение. Возможно, Феникс просто похож на Кастора? Или Кастор на Феникса.

Спустя несколько минут я ощутила, как боль медленно отступает, оставляя мое несчастное тело в покое. Гул стихал, оставляя после себя звенящую пустоту. Еще через несколько минут, я попыталась сесть. Получилось не сразу, поэтому, когда мне все же удалось прислониться спиной к холодной стене, почувствовала себя победителем.

И снова воспоминания принесли муку. Я аккуратно подтащила колени к груди и обхватила их руками, роняя голову. Предательство Гая и Стю показалось мне жалким по сравнению с тем, что преподнес Кастор. Такое разочарование ни с чем не сравнимо. Боль невозможно описать словами, я наверное никогда подобной не испытывала. Тоска по родителям несомненно всегда сопровождала меня и никогда не уйдет, но боль потери давно притупилась. Горячие слезы побежали по щекам, а глупое сердце не хотело верить. Боже, неужели это правда? Неужели самый лучший человек на земле, самый добрый, самый чуткий и внимательный оказался лжецом? Неужели этот невероятный мужчина, поселившийся в моем сердце и греющий меня только лишь одним своим существованием, настоящее чудовище, способное вырезать людей десятками? Я прикусила край рукава рубашки и завопила что было мочи. Я не могла удержать эту боль внутри, не могла совладать с ней, она заполонила собой каждую клеточку, каждый потаенный уголок и угрожала разорвать меня изнутри.

— Боже мой! — прошептала и вцепилась руками в волосы.

Мне хотелось вырывать их клоками, чтобы хоть немного сменить душевную боль на физическую. Мне казалось, что так будет лучше. Я тянула их и дергала, впивалась ногтями в кожу, плакала, а потом снова кричала.

Когда почувствовала себя опустошенной и неспособной больше рыдать, в голову заглянули другие мысли. Почему я здесь? И где это здесь?

Меня принесли совсем в другую камеру — поменьше. Стю рядом не оказалось, да и вообще никого больше. Здесь была почти нормальная кровать, только старая и покореженная. На ней валялся тюфяк — на вид каменный. Стол в углу, на котором стояли свеча, чашка, кажется с водой, миска. Рядом стул. Я горько усмехнулась. Королевские солдаты не потрудились положить меня на кровать, а бросили на пол, хотя чего еще ждать? В груди зародился огонек тревоги за Стю. А куда дели ее?