Корона за холодное серебро

– Вы не будете думать вообще, если себя бережете, – оборвал ее Доминго. – Вы солдат, демоны вас подери, а не гребаный философ. Теперь найдите Уитли, и Вана тоже приведите, – когда обрушиваешь на стадо грешников ад, лишних демонов не бывает.

Глава 16

Жители, которых Еретик привел из ближайшей деревни, захватили с собой фургон. Портолес и трупы монахов свалили туда и повезли сперва вдоль реки, а потом по хилому дребезжащему мостику. Он проехал мимо сгрудившихся на берегу лачуг и, свернув с дороги, продолжил путь по топкому полю, пока наконец не достиг огромной поленницы, сложенной деревенскими детьми. Трупы отправились на костер, масло пролилось на тела, и утреннее небо застлала пелена черного дыма. Оставшейся в фургоне Портолес в полубреду мерещилось, что из туманов моря Призраков поднимается Затонувшее королевство, но, когда порыв ветра разнес черный дым, она поняла, что это лишь проступила за костром тростниковая крыша ближайшей хижины.

Пока ее братья горели, Еретик втянул местных в дикую пляску вокруг огня; просторная ряса свисала с его тощего долговязого тела, отчего он походил на ожившее пугало. Портолес решила, что это какой-то языческий ритуал, но выяснилось, что Еретик успешно выдал себя за брата Вороненой Цепи и наплел невежественным крестьянам, что они якобы помогают ему выполнить похоронный обряд для павших священников. Ему это казалось куда забавнее, чем ей. В хижине, построенной на отшибе, на заросших ивняком берегах Хартвейна, Еретик объяснил все, после того как местный знахарь попотчевал Портолес вольной смесью медицины, чудес и фиглярства.

Еретик держался своего обмана все время, пока Портолес выздоравливала, а чтобы она не выдала его игру, вынимал у нее кляп только на время еды. Он сообщил знахарю, что раненая спутница – атаманша коварной банды еретиков и ее нужно вылечить для суда в Диадеме. Бывший пленник Портолес прекрасно проводил время, обедая и сплетничая с их пожилым хозяином и его дочерью, блаженствуя дни напролет у реки с бутылкой лучшего сливового бренди и объясняя, что не может совершать в деревне никаких молебнов и служб, потому что он боевой монах, обученный актам поклонения, которые неуместны в мирном дружественном селении. Портолес лежала запертая в овощном погребе, наедине со своими молитвами.

– Я, кстати, не думаю, что они мне верили, – произнес Еретик в туманное утро отъезда, когда они вели лошадей шагом в обход замерзшего болота. – Наверняка крестьяне видели меня насквозь, но были рады помочь революции – так, чтобы потом честно все отрицать.

Портолес молчала даже без кляпа. Отчасти для того, чтобы не доставлять удовольствия Еретику, ведь он, похоже, настроился держать ее в неведении насчет своих планов, как раньше она держала его. Отчасти же потому, что езда на лошади была мучительна из-за постоянного колотья в боку, болезненной пульсации в кишках и огня в покалеченной руке. Кинжальные раны в груди болели и представлялись суровейшей епитимьей, но легкие, хвала Падшей Матери, остались невредимы, а притянутая к деревянной шине сломанная рука беспокоила только при движении. Однако в целом она чувствовала себя хуже, чем когда лежала на крутом сумеречном холме и не знала, вернется ли Еретик.

– Знаешь, что сказал старый Дэфхейвен? Он заявил следующее: твое счастье, что он и животных пользует, а то не знал бы, что с тобой делать. Под кожей ты якобы больше зверь, чем женщина, и это тебя спасло – мол, если бы настоящий человек так покалечился, то лечить его жизненно важные органы было бы поздно. Хвала Черной Папессе, что ты родилась чудовищем, да?

Кляп сидел слишком плотно, и улыбаться было больно – завязки врезались в уголки губ. Какое-то время единственными звуками были треск, когда копыта давили инеистую траву и ледок на лужах, да похрустывание замерзших камышей на обочине. За дальним краем болота они выбрались на дорогу, но тут же пересекли ее и вновь углубились в холодную сырую чащу. Еретик оказался достаточно благоразумен, чтобы после стычки на холме держаться подальше от трактов, а на случай столкновения с агентами Цепи переодел себя и пленницу в простую одежду из льна и шерсти вместо ряс. Портолес никогда не чувствовала себя более голой и уязвимой, чем в тяжелом крестьянском платье, которое еще и будоражило грудь тем, что вызывало знакомое ощущение богохульства. Она понятия не имела, что из багажа осталось на вьючном муле и целы ли ее грамоты, но отметила, что Еретик сохранил ее кувалду. Благоприятный знак.

– Когда мы только выехали, я все думал: вдруг ты из наших? – сказал Еретик, когда они устроились на ночлег на сыром холмике средь унылых болот. – Тебе известно, что в Норах у нас больше поддержки, чем где бы то ни было в Диадеме? Такой благочестивой деве может показаться странным, но многие недовольны тем, что их называют анафемами, обращаются с ними хуже, чем с демонами, – и все это делает та самая церковь, которая ожидает, что они умрут во имя Спасительницы. Пожертвовать жизнью, служа организации, созданной, чтобы тебя же и угнетать… Эй, ты спишь?