Коронованный наемник (СИ)

- Верно. Как верно и то, что ты подметил, друг мой. Никогда прежде я так легко не выходил из себя и так глупо не терял осторожность. Это и стало для меня первым откровением, первым знаком настигших меня изменений. Я лишился прежнего хладнокровия, стал вспыльчив. То было лишь начало, сейчас моего нрава опасаются даже самые близкие сторонники. В тот день я провел в шатре Одгейра несколько часов и, выйдя, уже знал, что никогда, как бы ни сложилась дальше моя судьба, я не стану больше прежним.

Сказав это, Сармагат поднялся из кресла, а Леголас, поддавшись едва осознанному порыву, схватил его за руку:

- Постой! Гвадал, ты едва начал! Расскажи, что было дальше!

Вождь слегка наклонил голову и взглянул на принца из-под косматых бровей:

- Не называй меня Гвадалом, – мягко проговорил он, – я долго не мог пережить его смерть. Долго чувствовал себя уродливой пустой оболочкой. Пришло время, и я сумел родиться заново, уже как Сармагат.

Губы орка дрогнули легкой гримасой:

- Сармагат не чета Гвадалу. Все лучшее, что было в эльфе, отразилось в зеркале орка. Гвадал был добр и честен, он умел владеть собой, ему претила кровожадность и вероломство, и рядом с ним каждому было тепло. Сармагат жесток, груб и гневлив, он легко посылает на смерть тех, кто предан ему, а любой, кто становится ему дорог, обречен на многие беды. Но Сармагат всегда помнит о Гвадале, и это имя неизменно причиняет ему боль, поскольку звучит упреком.

Леголас тоже встал, шагнул к орку и пытливо посмотрел ему в глаза:

- Скажи, так будет и со мной?

Сармагат спокойно выдержал взгляд:

- Да.

Лихолесец отступил назад, ощущая привычно закипающее в груди черное бешенство.

- Нет, – тихо и раздельно произнес он, – этого не будет. Это не для меня. Я не буду ждать, когда стану кривым зеркалом собственной натуры. Я не знаю, почему ты принял это. Неужели некому было тебе помочь? У меня есть друг, который сумеет избавить меня от этого. Он обещал.

Орк неотрывно смотрел в обезображенное лицо лихолесского принца, и тот заметил вдруг, что лиловато-синие глубоко посаженные глаза все так же красивы, а взгляд их по-прежнему магнетически притягателен. Еще тридцать лет назад в глаза Гвадала могли часами зачарованно смотреть юные девы и прославленные правители, седые солдаты и озлобленные пленные, смертельно раненные воины и пораженные страшным горем люди. И каждый мог найти в них что-то, потребное ему в тот миг. Они совсем не изменились, лишь глядели теперь с другого лица. И сейчас принц вдруг особенно щемяще ощутил поразившее Гвадала несчастье. А вождь ровно и негромко проговорил:

- Держись, Леголас. Пройдет и это. И страх, и отречение, и вера в друзей. Потом придет свобода. Просто держись.

Лихолесца заколотила дрожь. Он сжал кулаки, тяжело дыша и с отстраненным недоумением ощущая, как на глазах вскипают слезы. Он не хотел верить этому существу. Ведь орк сам сказал, что Гвадал мертв. Так зачем верить в мрачные пророчества своего врага? Хитрого манипулятора, злобного мучителя… Единственного, кто его понимает…

Чушь! Это лишь последствия его страшного открытия, запоздалая попытка увидеть в этом искаженном образе прежнего Гвадала, все еще горячо любимого, по сей день оплакиваемого. Потому он и позволил зародиться в душе этому странному теплому чувству, которое сейчас рвется наружу горькими, постыдными слезами. Это последние слезы по Гвадалу, теперь уже окончательно погибшему, убитому вместе со своей прекрасной чистой душой, а потому утраченному безвозвратно.

Отшатнувшись еще на несколько шагов назад, Леголас резким движением отер глаза.

- Не нужно меня жалеть, Сармагат. Ты сам едва ли терпишь чужую жалость. Ты был целителем, и ты должен помнить, что нарывы нужно вскрывать, а вывихи вправлять, хоть это и больно. Расскажи мне все до конца, не выбирай слов, не чинись моими чувствами. Я не девица, чтоб щадить меня.

- Девица… – эхом обронил орк, – знал бы ты, друг мой, как они сильны, что способны вынести… Рассказать тебе все? – произнес он уже другим тоном, – изволь. Как забавно все повторяется…

Леголас вскинул голову, готовый увидеть в глазах Сармагата насмешку, но вдруг понял, о чем тот говорит. Не говоря ни слова, он отступил обратно к своему креслу. Опустился в него, придвинул к себе полный кубок. «В тот день я провел в шатре Одгейра несколько часов и, выйдя, уже знал, что никогда, как бы ни сложилась дальше моя судьба, я не стану больше прежним…»

А Сармагат сел напротив, несколько секунд помолчал. Он много лет не возвращался к тем, казалось бы, недавним дням. А сейчас перед ним, словно наяву, встал полутемный орочий шатер, меж полотнищ которого тускло сочился белесоватый свет пасмурного дня…

====== Глава 45. Обращенный ======