Коронованный наемник (СИ)

Князь задышал чаще, на лбу вздулись вены, но Сарн отрезал:

- Вы недурной поэт, ваше сиятельство. Самое время слагать баллады. Желаю удачи.

С этими словами, лихолесец развернулся и стремительно пошел по галерее прочь, настороженно ожидая хлопка двери, но уже не видя, как Иниваэль тяжело привалился к стене, а по землистому лицу градом текут слезы…

…Этот день был издевательски короток. Сарну казалось, что солнце так и не взошло, уныло прячась в серой мешанине облаков, когда воздух уже начал наливаться ранними зимними сумерками. Город был не готов… О нет, могучие бартизаны стен грозно топорщились стрелометными орудиями и катапультами, ворота были укреплены, все боеспособное население города, включая изъявивших желание женщин, вооружилось, на дозорных площадках наружного частокола высились вязанки дров, смола жирно поблескивала в бочках, бессонные часовые вглядывались в по-прежнему тихую, незаметно спустившуюся ночь.

Но Сарн чувствовал – город не готов. Эти люди не знали войн. Они не привыкли бояться орков, самонадеянно считая, что те боятся их куда сильней. И сейчас этот битком набитый мирным людом город, затерянный среди бескрайних лесов северного Средиземья, замер в тревожном, молчаливом ожидании неведомой, и оттого особенно грозной опасности.

Детей, стариков и прочих уязвимых обитателей Тон-Гарта завтра собирались укрыть в лабиринте Бервировых пещер, и эта предосторожность особенно настойчиво напоминала, что речь уже не шла о защите от разгула разбойников и нападений Рабов Слез. Это была настоящая война…

В те первые дни крестьяне, придя в Тон-Гарт из оставленных фортов, вели себя, словно увенчанные славой ветераны. Они с неторопливой сдержанностью рассказывали об орочьих атаках и стычках с разбойниками, нещадно приукрашивая и добавляя драматической мишуры. Они гордо демонстрировали восхищенным женам и онемевшим от восторга детям перенятые от эльфов приемы фехтования. Они вели себя друг с другом уже не как старые знакомцы из соседних деревень, вместе пившие эль на весенних ярмарках. Они держались, будто однополчане, плечом к плечу прошедшие кровопролитные бои. И им казалось, что все дурное уже позади, что рядом с семьями, под защитой этих старинных надежных стен им не страшен никакой враг. А сегодня они с трепетом были допущены в княжеские оружейные склады. Сегодня каждый заржавленный меч и арбалет со скрипящей ложей были вынуты из запасников, а каждый юнец старше четырнадцати лет стал солдатом.

Не подумайте о них пренебрежительно. Это уже не была толпа неотесанных сельских работяг, любому мечу предпочитавших вилы и дубинку. Теперь это были воины, пусть даже движения, какими они выхватывали клинок, были лишены отточенного изящества мастеров. Эти люди больше не боялись наступления завтрашнего дня. Но сегодня, когда за их спинами были укрыты их собственные дети, а заснеженный тихий лес готовился извергнуть армию беспощадных врагов, многие из них снова ощущали эту отупляющую злость на непонятно чью несправедливость, меньше, чем за год сгубившую их прежний простой и надежный мир.

Сарн не покидал свое неопытное войско до самой ночи, за хлопотами и указаниями незаметно вслушиваясь в разговоры и стараясь понять настроение ирин-таурцев.

Уже расставлены были караулы, уже город погружался в тишину и темень, когда эльф вернулся в замок. Вышел на открытую галерею, соединяющую донжон с одной из башен, и невольно остановился, вдруг осознав, как вокруг тихо. Это был суматошный, шумный день… Как странно слышать теперь эту тишину…

Рингар настойчиво звал его поужинать с остальными лихолесцами, Элемир, кажется, даже обиделся. Глупо, раньше он любил компанию, разговоры за полночь за кружкой, песни и шутливые пикировки. А теперь отговаривается множеством дел, отводя глаза, в которых, наверняка, отчетливо теплится неловкость за эту холодность, что так легко может сойти за высокомерие новоиспеченного и уже зазнавшегося командира. Но отчего-то Сарну трудно было в эти дни с соратниками. Ответственность за город, тревога за Леголаса и еще множество обременявших его вопросов и забот не оставляли в душе места для обычных радостей. Дни проходили в комендантских хлопотах, ночи – в раздумьях. Сарн давно не помнил, когда последний раз спал всю ночь до самого утра. Часто он так и не ложился в постель, попросту задремывая в кресле, просыпаясь и снова забываясь коротким сном.

…Он успел снова погрузиться в какие-то мысли, умиротворенный этой студеной ночной тишиной, когда сзади прошелестел плащ, и рядом на парапет легли узкие ладони в перчатках.

- Вам не спится, миледи? – мягко и чуть рассеянно проговорил он.

- Простите, Сарн, – княжна откашлялась, машинально рисуя что-то на снежном покрове парапета, – я увидела, что вы еще не отправились почивать. Мне необходимо серьезно поговорить с вами.

Лихолесец повернулся к Эрсилии. В темноте, рассеянной двумя настенными факелами, ее осунувшееся лицо казалось еще бледнее, четче проступили скулы, глаза смотрели требовательно, но на дне их теплился страх.