Весь март они плотно общались. Я старался не брать в голову, что было нелегко, учитывая, что жили мы по-прежнему в одной комнате. Позже Лола расскажет мне, что эти двое даже ходили вместе в кино. Смотрели «Призрака» и еще одну полную жуть под названием «Железо».[76] А потом сидели в кафе, где Оскар держался изо всех сил, чтобы не есть за троих. Все это по большей части проходило мимо меня; я бегал за юбками, доставлял бильярдные столы, а на выходных тусовался с ребятами. Заедало ли меня, что он проводит время с такой отпадной телкой? Конечно, заедало. В нашем дуумвирате я всегда считал себя Канедой, и вот, пожалуйста, меня определили на роль Тецуо.[77]
Дженни реально повысила акции Оскара. Гуляла с ним под руку, обнимала при каждом удобном случае. Обожание Оскара как сияние нового солнца. Быть центром вселенной – это ее очень даже устраивало. Она прочла ему все свои стихи (воистину, ты любимица муз, сказал он, а я случайно подслушал), показала свои дурацкие рисуночки (которые он вывешивал на нашей двери, и я зверел) и рассказала ему о себе все (а он прилежно перенес ее россказни в свой дневник). С семи лет она жила с теткой, потому что ее мать, снова выйдя замуж, умотала в Пуэрто-Рико. С одиннадцати начала совершать набеги в Гринвич-Виллидж. За год до поступления в колледж обитала в сквоте, так называемом «Хрустальном дворце».
Неужто я читал дневник моего соседа по комнате?! Ну конечно, читал.
Но видели бы вы Оскара! С ним творилось что-то невероятное, любовь – великий реформатор. Он стал лучше одеваться и каждое утро гладил рубашки. Откопал в шкафу свой деревянный самурайский меч и с утра пораньше выходил на лужайку перед общагой, где полуголый рубил направо и налево воображаемых врагов. Он даже опять начал бегать! Ну, то есть, трусить. А,
Я должен был радоваться за нашего Вау. Нет, честно, мне ли было завидовать той малости, что наконец поимел Оскар? Мне, который трахал не одну, не две, но троих отменных телок
Будучи отпетым бабником.
А мог бы и не дергаться. Вокруг Дженни всегда роились парни. Оскар был для нее только передышкой, и однажды я увидел ее на лужайке с высоким панком. Он не жил в Демаресте, но часто околачивался поблизости, подкатывая то к одной девчонке, то к другой, какая будет не против. Тощий, как Лу Рид,[78] и такой же отвязный. Он показывал Дженни йоговские позы, и она смеялась. Через два дня я застал Оскара в постели плачущим. Йо, братан, сказал я, сворачивая пояс штангиста, что стряслось?
– Оставь меня, – промычал он.
– Она тебя послала? Да, послала?
– Оставь меня, – заорал он. – ОСТАВЬ. МЕНЯ. В ПОКОЕ.
Все будет как обычно, решил я. Пострадает недельку и опять примется сочинять. Это его всегда отвлекало. Но как обычно не получилось. Я понял, что с Оскаром что-то не так, когда он перестал садиться за компьютер – чего с ним никогда не бывало. Свою писанину он любил, как я телок. Просто лежал в кровати и пялился на плакат с «Космической крепостью». Десять дней прошло, а он все еще был не в себе, говорил всякое, вроде «я мечтаю о забвении, как другие мечтают о хорошем сексе», и тут я слегка встревожился. Стащил у него мадридский номер Лолы и позвонил ей втихаря. Примерно с десятой попытки и после двух миллионов испанских «соединяю» я наконец до нее дозвонился.
– Что тебе надо?
– Не вешай трубку, Лола. Это насчет Оскара.
Она позвонила ему тем же вечером, спросила, как он, и, конечно, он ей рассказал. Даже мое присутствие в комнате ему не помешало.
– Мистер, – скомандовала она, – завязывай
– Не могу, – всхлипнул он. – Мое сердце повержено.
– Но так будет лучше.
И дальше в том же духе, пока часа через два он не пообещал ей, что попробует.
– Хватит валяться, Оскар, – сказал я, выждав минут двадцать, пока он переварит разговор с сестрой. – Пойдем поиграем в видеоигры.
Он тупо смотрел в пространство.
– Я больше не буду играть в «Уличного бойца».
– Ну? – спросил я, перезвонив Лоле.
– Не знаю, – ответила она. – С ним иногда такое бывает.
– Скажи, что мне сделать?
– Сбереги его для меня, ладно?