Короткая фантастическая жизнь Оскара Вау

Живи вы в Демаресте в тот год, вы бы сразу поняли, о ком речь, – о Дженни Муньос. Пуэрто-риканская красотка из «кирпичного города» Ньюарка, его испанской части. Первый бескомпромиссный гот среди тех, кого я знал, – в 1990-м мы, простые ребята, уже не выворачивали шеи вслед готам, – но пуэрто-риканский гот, это было так же дико, как черный скинхед. Дженни было ее настоящим именем, но дружки-готы завали ее Ла Хаблессе в честь женщины-оборотня, что в основном охотится на мужиков, и на всех нормальных чуваков вроде меня эта дьяволица наводила столбняк. От нее было глаз не отвести. Чудесная кожа, доставшаяся от предков-горцев, черты лица, как алмазные грани, суперчерные волосы подстрижены под египетского фараона, на глазах тонны туши и подводки, губы скрыты под черной помадой, и круглейшие сиськи, каких поискать. У нее каждый день был Хэллоуином, а на календарный Хэллоуин она наряжалась – вы уже смекнули – доминатрикс, ведя на поводке какого-нибудь гея с музыкального факультета. Вдобавок я в жизни не видел такой фигуры. На первом курсе даже я западал на Дженни, но когда попробовал подкатиться к ней в библиотеке, она меня высмеяла. Не смейся надо мной, сказал я, и она спросила: почему нет?

Какова стерва.

А теперь догадайтесь, кто вообразил, что она – любовь всей его жизни? Кто втюрился в нее по уши только потому, что услышал, как из ее комнаты доносится Joy Division,[74] а он – какое совпадение! – тоже любит Joy Division. Оскар, понятное дело. Поначалу чувак лишь пялился на нее издалека и расписывал с придыханием ее «неизъяснимое очарование». Она не в твоей весовой категории, язвил я, но он только пожимал плечами, не отрываясь от компьютера: все не в моей весовой категории. Я не придавал этому значения, пока неделю спустя не увидел, как он пытается познакомиться с ней в студенческом кафе! Я был с ребятами, слушал, как они поносят баскетболистов из «Никс», и наблюдал за Оскаром и Ла Хаблессе; они стояли в очереди за горячими блюдами, и я дожидался момента, когда она его отошьет, прикидывая, что если она меня поцарапала будь здоров как, то его она просто искромсает. Естественно, Оскар не закрывал рта, рассуждая об аниме «Битва планет», этой темой он всегда потчевал девушек, молол языком без продыху, обливался потом, а Ла Хаблессе, держа поднос в руках, искоса на него поглядывала, – не многим девушкам удается одновременно скашивать глаза и следить, чтобы с подноса не попадали сырные палочки, но потому-то женщины-оборотни и сводят с ума нас, бедных лохов. Когда она двинула к своему столику, Оскар выкрикнул слишком громко: мы еще об этом потолкуем! И она обронила «а то», сочившееся сарказмом.

Я помахал ему:

– Ну, как все прошло, Ромео?

Он уставился на свой поднос:

– Мне кажется, я ее люблю.

– Как ты можешь любить, когда ты только что познакомился с этой сучкой?

– Не называй ее сучкой, – помрачнел он.

– Да-а, – передразнил Мелвин, – не называй ее сучкой.

Надо отдать должное Оскару. Он не пошел на попятную, но продолжал подкарауливать ее, совершенно не думая о том, чем это для него закончится. В коридорах, у двери в ванную, в столовой, в автобусе – чувак сделался вездесущим. Пришпиливал комиксы на дверь ее комнаты, господи прости.

В моей вселенной, когда придурок вроде Оскара достает девушку вроде Дженни, его отфутболивают быстрее, чем ваша тетушка Дейзи обналичивает чеки своих жильцов, но у Дженни, вероятно, была мозговая травма либо ей реально нравились толстые никчемные фанаты НФ, потому что февраль заканчивался, а она все еще обращалась с ним крайне вежливо, это надо же! Не успел я сжиться с этим фактом, как встретил их вдвоем! На людях! Я не мог поверить моим треханым глазам. А затем настал день, когда я, вернувшись домой с занятия по писательскому мастерству, обнаружил в нашей комнате Оскара с Ла Хаблессе. Они всего лишь беседовали о феминистке Элис Уокер,[75] и, однако, Оскар выглядел так, словно ему только что предложили вступить в Орден джедаев; Дженни сверкала очаровательной улыбкой. А что же я? Я онемел. Дженни помнила, кто я такой, и отлично помнила. Взглянула на меня своими обалденными ехидными глазками и спросила: ничего, что я в твоей кровати? От одного ее джерсийского выговора я вполне мог лишиться дара речи.

Валяй, ответил я. Цапнул спортивную сумку и свалил, как трусливый заяц.

Когда я возвратился из спортзала, Оскар сидел за компьютером – еще одна из миллиарда страниц его нового романа.

– Что у тебя с этой живодеркой? – спросил я.

– Ничего.

– Тогда о чем вы тут трепались?

– О вещах вполне заурядных.

Что-то в его интонации подсказывало: он знает, как эта стерва поиздевалась надо мной.

– Ладно, Вау, – сказал я, – удачи тебе. Надеюсь, она не принесет тебя в жертву Вельзевулу и еще кому.