– Твой последний шанс, – сказал я, стоя уже в кроссовках, готовый выкатиться на улицу, а он сидел за столом с таким видом, будто чем-то по уши занят.
Оскар не двинулся с места. Я положил ему руки на плечи:
– Вставай!
И тогда он заорал:
– Оставь меня в покое!
И даже оттолкнул меня. Думаю, он не хотел, но так получилось. Мы оба были ошарашены. Он дрожал, испуганный, я сжимал кулаки – убил бы его. В какой-то момент я почти отступил, парень слегка зарвался, бывает, но потом вспомнил о себе, любимом.
И нанес удар. Обеими руками. Он отлетел к стене. С грохотом.
Глупо, глупо, глупо. Два дня спустя в пять утра из Испании позвонила Лола:
– У тебя
Устав от всего происходящего, я ляпнул, не подумав:
– Ох, Лола, шла бы ты.
– Что? – Мертвая тишина. – Нет, Джуниор, это
– Передай привет жениху, – бросился я спасать ситуацию, но она уже повесила трубку.
Вот так все обернулось. На нашем великом эксперименте был поставлен крест. Оскар несколько раз пытался извиниться на свой фанатский лад, но я не шел на контакт. Если раньше я относился к нему с прохладцей, то теперь обливал ледяным холодом. Не звал ни поужинать, ни выпить. Мы вели себя, как это принято у соседей по комнате, когда они окрысятся друг на друга. Были вежливы и непроницаемы, и если раньше мы могли часами трепаться о писательском ремесле, то теперь мне нечего было ему сказать. Я вернулся к своей жизни, к стезе очумелого бабника. Испытывал прямо-таки сумасшедший прилив секс-энергии. Подозреваю, не в последнюю очередь из желания уесть Оскара. Он же опять уминал пиццы, большие, одну за другой, и бросался на девушек в стиле камикадзе.
Ребята, понятно, почуяли перемены, смекнули, что я больше не опекаю толстяка, и распоясались.
Мне хочется думать, что они не перегибали палку. В конце концов, никто не навешивал ему тумаков и не рылся в его вещах. Но пожалуй, все это было довольно бесчувственно, с какой стороны ни копни. Ты когда-нибудь ел киску? – спрашивал Мелвин, и Оскар, качая головой, вежливо отвечал нет, сколько бы раз Мел ни задавал этот вопрос. Наверное, это единственное, что ты еще не ел, да? Гарольд говорил ему
В чем трагедия? Спустя некоторое время чувак начал откликаться на прозвище.
Дурачок никогда не огрызался в ответ. Просто сидел со смущенной улыбкой на лице. И как-то не по себе становилось. Иногда, выпроводив друзей, я говорил ему: ты же понимаешь, мы просто шутили, да, Вау? Понимаю, устало отвечал он. Все классно, хлопал я его по плечу. Классно.
Когда звонила его сестра и я брал трубку, я весело здоровался, но она не покупалась на мой тон. Позови моего брата, и больше ни слова. Холодная, как Сатурн.
Сейчас я часто спрашиваю себя: что меня больше всего злило? То, что Оскар, жирный лузер, не захотел меняться, или то, что Оскар, жирный лузер, пошел против меня? И еще вопрос: что ранило его сильнее? То, что я никогда не был ему настоящим другом, или то, что таковым притворялся?
Вот как все должно было быть: на третьем курсе моим соседом по комнате был один толстый пацан – и больше не о чем говорить. Не о чем. Но потом Оскар, черт бы его побрал, возомнил, что он наконец-то обрел большую любовь. И вместо того, чтобы распрощаться через год и навеки, этот несчастный идиот остался со мной на всю жизнь.
Вы когда-нибудь видели «Портрет мадам Икс» Сарджента?[73] Ну конечно, видели. У Оскара он висел на стене рядом с плакатом Роботека и широким рекламным «Акирой» с Тэцуо и надписью НЕОТОКИО НА ПОРОГЕ ВЗРЫВА.
Она была такой же, как мадам Икс, умереть не встать. И настолько же больной на голову.