Читаем Короткое письмо к долгому прощанию полностью

– Она играла у меня в нескольких фильмах, – сказал Джон Форд. – Хотела стать настоящей актрисой, но говорить не умеет, немая. Стала танцевать на канате. Однажды сорвалась, ну а потом ко мне вернулась. Ей нравилось ходить по канату, – продолжал он. – Ей казалось, что на канате она вот-вот заговорит. Она и сейчас ноги переставляет, точно по канату идет. Есть ведь такие положения тела, когда вдруг чувствуешь себя самим собой, – сказал Джон Форд. – Ба! – думаешь, так вот он я какой! Жаль только, что по большей части это случается, когда ты один. Спешишь проделать то же самое на людях – ан нет, не выходит, получается снова поза. Вот ведь какая незадача. Смешно. Ведь никто не хочет, чтобы его застали врасплох во всей наготе его свойств; куда соблазнительней, когда тебя видят в серьезной задумчивости. Иной раз ненароком скажешь о себе правду – и сам испугаешься собственной храбрости. При этом испытываешь такое счастье, что кажется, одному и не выдержать, хочешь немедленно еще раз сказать правду – ну и тут, конечно, соврешь. Я вот до сих пор вру, – признался Джон Форд. – Вот, казалось бы, только что, совсем недавно я еще знал, чего хочу, и вдруг это чувство куда-то делось. Я только тогда счастлив, когда точно знаю, чего хочу. Тогда я даже зубов во рту не чувствую – столько счастья.

Он повел нас к себе в комнату и кивнул на пачку сценариев, которые ему все еще присылали.

– Тут есть замечательные истории, ясные, простые. Такие всегда нужны.

Его жена стояла в дверях позади нас. Он обернулся к ней, она улыбнулась. Экономка принесла ему кофе в эмалированной кружке, он выпил, запрокинув голову. Белые кустики волос топорщились из ушей, другой рукой он упирался в бок. Его жена подошла поближе и указала на фотографии на стене: на одной – Джон Форд во время съемок фильма, в своем переносном режиссерском кресле, лицо закрыто маской от пчел, рядом, стоя и сидя, еще какие-то люди, тоже в масках; в ногах у него пристроился пес с обвислыми ушами. Другая фотография сделана по случаю окончания работы над фильмом: Форд, стоя на одном колене, держит штатив, актеры окружили его, почтительно склонив к нему головы, один положил руку на камеру, точно гладя ее.

– В тот день кончили съемки «Железного коня», – пояснил Джон Форд. – Там играла одна молоденькая актриса, она беспрерывно плакала. Только перестанет плакать, только начнем ей слезы утирать – она сразу снова вспоминает о своем горе и опять плачет.

Он посмотрел за окно, мы проследили направление его взгляда. Там был холм, весь поросший травами и цветущим кустарником. Белая тропинка серпантином обвивала его, поднимаясь к вершине.

– В Америке нет тропинок, одни только улицы, – сказал Джон Форд. – Эту я сам проложил: люблю гулять на свежем воздухе.

Над его кроватью, покрытой большим пледом, висела картина с изображением Матери Бернини, первой американской святой, фильм о которой он собирался когда-нибудь снять.

Его жена взяла аккордеон, стоявший тут же, в комнате, и сыграла «Green Sleevs» [49]. Индианка внесла на подносе ломти прожаренного кукурузного хлеба, масло на них разошлось. Мы ели и смотрели в окно.

– Что-то мы засиделись, так и мохом недолго зарасти, – сказал вдруг Джон Форд. – Давайте-ка проветримся немножко.

Он предложил Юдит руку, и мы пошли с ним на холм. Под ногами был мягкий слой белой пыли. Уже падали первые капли дождя, на месте их падения пыль свертывалась маленькими темными шариками. Джон Форд рассказывал; когда один из нас отставал, он замолкал, дожидаясь, пока его не нагонят, – не хотел говорить сверху вниз. Он рассказывал о своих фильмах, то и дело повторяя, что все истории в них подлинные.

– Там ничего не придумано, – сказал он. – Все так и было на самом деле.

На вершине холма мы сели в траву и долго смотрели вниз, на долину. Длинной кухонной спичкой он зажег себе сигару.

– Люблю хорошую компанию, – сказал Джон Форд. – И еще люблю уходить из гостей самым последним, чтобы никто из оставшихся меня не обсуждал и чтобы помешать другим обсуждать ушедших. Точно так же я и фильмы снимал.

Перейти на страницу:

Похожие книги

В прошлом веке…
В прошлом веке…

Из сотен, прочитанных в детстве книг, многим из нас пришлось по зернам собирать тот клад добра и знаний, который сопутствовал нам в дальнейшей жизни. В своё время эти зерна пустили ростки, и сформировали в нас то, что называется характером, умением жить, любить и сопереживать. Процесс этот был сложным и долгим. Проза же Александра Дунаенко спасает нас от долгих поисков, она являет собой исключительно редкий и удивительный концентрат полезного, нужного, доброго, и столь необходимого человеческого опыта. Умение автора искренне делиться этим опытом превосходно сочетается с прекрасным владением словом. Его рассказы полны здорового юмора, любви и душевного тепла. Я очень рад знакомству с автором, и его творчеством. И еще считаю, что нам с Александром очень повезло. Повезло родиться и вырасти в той стране, о которой он так много пишет, и которой больше не существует. Как, впрочем, не могло существовать в той стране, на бумаге, и такой замечательной прозы, которой сегодня одаривает нас автор.Александр Еланчик.

Александръ Дунаенко

Проза / Классическая проза / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Проза / Эссе