Коровья смерть

рабочая зима

в троллейбусе
в троллейбусе
его рога
           его рога
мешают мне смотреть в окно

а за окном темным-темно

и вьюга и пурга

 я всё еду

            еду
                  еду
понедельник вторник среду

еду

      еду
              еду
                    еду
от обеда до обеда
от обеда до беды
и пурге мои следы
по-те-ря-ют-ся

я в страшном страшном страшном сне

и холодно и жутко мне
и валит мокрый снег
и этот мокрый тусклый снег
и жухлый лампочек рассвет
здесь всё напоминает мне
как я в одном далёком сне
ловил ушанкой снег

а тут рога рога рога

недельник вторник среду рга
в окне не видно нифига

мешают мне смотреть в окно

и мерть рхиод

и в небе зга

чудильники

юность-без-юности
старость без смерти
последыши, выпавшие из революционной дыры.
грыжи жизни.

сгустки сажи и пыли в печных трубах жилищ

на Чудильнике (такой район в Могилёве)
и по кладовым – сгустки пищи
на долгую, долгую зиму
в тёплом кишечнике коммунальной норы

вот-вот прорвутся нарывы

от рабочих ботинок

(папе, Андрею Рафхатычу, выдали в ЖРЭУ),
от носков шерстяных,
его мамой безумной связанных,
чешется, очень сильно чешется кожа

в прихожей в ящиках

вещи «на всякий случай»:
варежки с поехавшими (как бабушка) петлями,
детская обувь жмущая,
стельки из старых ботинок,
тюбики с засохшим клеем —

всё это периодически перемещается на дачу

……а там на исходе лета родители топят печку

старыми книгами, смеются и плачут.

Опадает в осень Отечество.

Каждый подъезд как родной

в любом из в этих снегах затерявшемся городе.

Каждый подъезд моей первой любовью отмечен.

в ноябре сапоги размокают в воде

и их хлипкие пятки
отрываются,
а чек просрочен

последыши, выпавшие из окраин рабочих,

из детоносных борщей трудового последнего дня.
кто-то ищет, из кого вывалиться в час наступающей ночи —
не из меня.

сгоревшие Бобруйска гостиницы

сгоревшие евреи Освенцима
неотомщены

а (кому какие за стенами снятся сны?)

соседи, как говорится….

а кто-то ищет вывалиться в час наступающей ночи

в час наступающей полночи созреть дотла

…и рука, продолжив в воздухе жесты твоей руки, —

бабкина пряжа, психоделичные половики —
возле каждой подъездной клетки.
Возле каждой подъездной клетки —
гол, забитый в рот твоего горлА

а как горела в дачной печи лиственниц ветвь

никому не услышать
никому не подсмотреть.

как мы крали соседского сада яблоки чтобы сварить компот

как кусали чтобы мужчин сгноить
чтобы адамом в евин айвовый рот
боли свои излить

никому не услышать, никому не подсмотреть,

как проглатывает за верстою версту
пожар

никому не услышать, никому не подсмотреть,

как преют ноги в дерматиновых башмаках

как на склонах у Подниколья горит по весне трава

цикл_Беларусь