Коровы

Ида и Катерина, издав продолжительное мычание, которое телки восприняли как предвкушение чего-то очень приятного, важно спустились вниз, сошли с дороги и незамедлительно приступили к поглощению аппетитной травы, удаляясь все дальше и дальше. Самих же телок задержала речь Пастуха, который стал объяснять им особенности новой округи.

— Итак, — говорил Пастух, — вы прибыли к плодородной долине, где можно вдоволь и не спеша поесть, попить, отдохнуть, помычать, насладиться облагораживающим спокойствием окружающего пространства, а также самостоятельно совершить две прогулки, которые обогатят ваше знание о реальной поверхности: налево — к границе пустыни, направо — к горам. Пустыня — сложна даже для пастуховского восприятия, и простирается она до тех мест, где даже Макар и телят не пас — проекционное выражение это, наполненное, как мне кажется, глубоким смыслом, я слышал от своего друга, пастуха Николая. Где-то там, далеко в песках, совершают свои бесконечно медлительные круги верблюды и верблюдицы, питающиеся колючками и принадлежащие также Божественной плоскости, но проявляемые на ней для взгляда лишь как далекие миражи, которые можно увидеть с узкоколейной тропинки, тянущейся вдоль границы пустыни, по полосе ковыля, и только одинокий одногорбый верблюд по имени Нар, то и дело забегающий из пустыни в долину, подтверждает своим присутствием, что существа эти вполне конкретны и обладают реальной, Божественной плотью. Справа, за великими дойками, уже знакомыми вам, и за зданием воловни, которую телкам первого круга возбраняется посещать, высится плоский камень с изображением Барбариски-Илоны-заступницы — возле него полагается мысленно отдать дань уважения этой неповторимой особе и ее мертворожденному, бесплотному воплощению, — а далее стоит обыкновенный коровник, зайдя в который вы погрузитесь в свою естественную языковую среду, поскольку в коровнике этом коровы только и делают, что беспрерывно мычат, обмениваясь свежими сплетнями с разных кругов и столбов, при этом, правда, выдавая первосортный, душистый навоз, часть которого приставленные к коровнику специальные пастухи сушат для коз и курительных трубок, другой же частью удобряют плантации табака, прилегающие к коровнику, и многие Пастухи в этом месте смешивают навоз с табаком, считая, что таким образом достигается абсолютно изысканный аромат. Впрочем, прогулки эти обычно делают лишь любознательные особы, желающие увидеть что-нибудь сверх того, что попадается на обычной дороге, и совершенно не обязательны для тех из вас, кто хочет просто пастись, не забивая свои телячьи мозги лишними впечатлениями. Идиллистическая природа долины действует благотворно на разум скотины, располагает к созерцательности, ко всякого рода мыслям, касающимся вечного, реального и сущностного, — о чем на вашем моменте движения намертво перестали размышлять ваши потусторонние тени, разум которых скован иллюзорными обстоятельствами, созданными этими же тенями, — и поэтому, не совершая дальних прогулок и оставаясь на месте, вы все равно получите новые впечатления от собственных же раздумий, которые в сытости и спокойствии будут уводить вас в более глубокое понимание окружающей вечной реальности. Что же касается сытости: луга тут нескончаемые, трава благородная, и на ней вы значительно прибавите весу, так что из долины выйдете на вид уже почти что коровами, причем с довольно внушительными рогами. Итак, паситесь на благо ваших желудков, а я перемещусь к границе пустыни и соберу в свой кисет ковыля, поскольку до коровника, где можно разжиться сухим навозом и табаком, еще далеко, а я уже давно не дымил, и мое эфирное тело срочно требует этой ничем не заменимой субстанции. Ковыль — крепок, как махорка у пастуха Николая, но после долгого перерыва я даже люблю глотнуть едкого ковыльного дыма, который действует на меня отрезвляюще-опьяняюще… — И Пастух тут же исчез, как будто растворившись в пространстве.

Телки сошли с пригорка и медленно разбрелись по густой траве, спугивая с цветов божьих коровок, которые садились им на носы, щекотали их, но при первом же раздувании коровьих ноздрей улетали куда-то ввысь.

46. Созерцание и созерцательность

Долгое насыщение травой и окружающее спокойствие расслабило коров до такой степени, что они — каждая — повалились в полном блаженстве там, где выхватили последний, уже излишний пучок, застрявший в горле каким-то комом, и моментально стали проваливаться в свои короткие сны, отрыгивая при этом, жуя и снова проглатывая траву. Пастух между тем, возвратившись с кисетом, наполненным ковылем, расположился где-то в середине полусонного стада и, смастерив большую козу, которую послюнявила на этот раз Мария-Елизавета, от лени даже не приподнявшая голову и с большим для себя усилием высунувшая язык, закурил, выпустив почти что прозрачное, но настолько едкое облако дыма, что с ближайших цветов послетали и унеслись подальше божьи коровки, и важно сказал: