Коровы

Танька-красава стала рассказывать, как на обратном пути из пустыни тоже наткнулась Великую вонь, но наслаждаться этим Божественным запахом ей не дала уже известная всем Фигули́на, которая щипала неподалеку траву и, уловив этот появившейся запах, обругала Божественное пространство «скотской вонючей реальностью», упомянула Козла, назвав его «вредной вонючкой», а саму Таньку-красаву сравнила с «глупым животным, падким на всякие тухлости» и — без шансов стать полноценной, опрятной скотиной, если она, телка, тотчас же не поменяет место пастьбы… Смутившись, Танька-красава поплелась за этой странной коровой, которая, выйдя из области Божественной вони, долго еще искала приемлемый луг для умиротворенной пастьбы, причем постоянно принюхиваясь, и, наконец, выбрав лужайку и обратив внимание на телку, плетущуюся за ней, строго сказала: «Будем пастись вот здесь…» Танька-красава, изображая покорность, захрустела травой, и когда вдруг почувствовала, что сейчас пустит струю, быстро убежала в кусты, там пустила струю, а заодно и облагородила Божественную поверхность, после чего, вернувшись на луг, удостоилась похвалы Фигулины: «Вижу, — сказала корова, — из тебя выйдет корова, достойная моего уважения…» Этот снисходительный тон дал Таньке-красаве возможность завязать разговор и рассказать Фигулине о том, что она только что освобождалась от своего излишнего «Му» под руководством мудрого Нара и что теперь совершенно равнодушна к быкам: ей что быки есть, что быков нет, но лучше бы их не было и совсем!.. Услышав все это, Фигули́на пришла просто в восторг, сто раз похвалила за этот поступок, дала очень много полезных советов в отношении поведения скотины на плоскости, обругала быков, научив телку делать это еще и мычаньем, записала Таньку-красаву навечно в свои подруги и в итоге пообещала, что обязательно через знакомого Гуртоправа достанет ей в проекционном нигде качественные трусы…

После «трусов», тоже желая высказаться и перебив Таньку-красаву, в разговор вступили беззвездные и неопределенные особи, которые, как оказалось, пока Пастух занимался своими делами, ткнулись было в воловню, но коровы прогнали их, и они всем скопом, за исключением Овсянки и Стрекозы, которые стали просто пастись, пошли в говорильню за Марией-Елизаветой и настолько прониклись там Божественным языком в окружении болтливых взрослых коров, что теперь изъяснялись не только проекционными звуками, но и мычаньем, которое, правда, у них было такое, что вся эта смесь не была понятна ни Иде и Катерине, ни слушавшим телкам, ни самим говорящим… Последнее, впрочем, не относилось к Марии-Елизавете, которая довольно сносно научилась мычать и на коровьем строила даже длинные фразы, почти не употребляя мертворожденных созвучий.

Молчали во всем этом образовавшемся гомоне только Роза, Сонька, Антонина-гадалка и Анна, поскольку все четверо держали на языках фантики от конфет и опасались, что, начав говорить, снова упустят эти фантики до подхода своего Пастуха, который уже приближался к гурту по дороге от табачных плантаций, видных отсюда.

Джума и Елена, пока Пастух подходил, рассказали про быка Иллюзора, а вернее, про то, что сообщил им этот загадочный бык, существующий в двух плоскостях: что любая скотская сущность обладает, оказывается, Божественной интуицией, которая, как оказывается, совершенно ничтожна у Пастухов и даже Хозяина, что скотина высших кругов ощущает реальность даже большими, чем интуиция, чувствами: седьмым и восьмым, а у звезд имеется даже девятое, — и как могли объяснили еще про сгустки субстанции исчезнувших из потустороннего мира проекционных теней, а также упомянули о том, что сгустки эти существуют не только в плоскости неба, но и в других, недосягаемых даже воображением объемах и сферах — чем исключительно заинтересовали всех телок и даже Катерину и Иду, которые посетовали на то, что им лично не повезло встретиться с Иллюзором на своем первом кругу, а теперь уже поздно, поскольку от встречи с ним существует опасность потерять точку опоры в своей голове и оказаться в местах исправления…