Коровы

— Скучно, Пастух, думать о вечном существовании, двигаясь по безликости, которая нас сейчас окружает… — сказала Антонина-гадалка.

— А чтобы было не скучно, — ответил Пастух, — начните воображать себя кем-то, но с одной оговоркой: не уходите в иллюзию…

— Но мы, Пастух, не проекции с высокоразвитым воображением, а простая скотина… И кем же мы можем вообразить себя помимо взрослых, вечных коров, которыми станем после первого круга? — спросила Антонина-гадалка.

— Во-первых, — сказала Елена, — мы, конечно, коровы, но не совсем — это уже дает повод о чем-то подумать…

— А во-вторых, — вмешалась Джума, — верблюд, между прочим, принял нас даже за рыб из области неба, и поэтому я лично буду идти и представлять себя рыбой, плывущей по этой пыльной дороге и задыхающейся от нехватки воды…

— Я, кстати, — сказала Танька-красава, — там, в пустыне, в песке, совсем измучилась без воды… Песок, кстати, был совсем не горячий, напротив, даже охлаждал, но три последние песни верблюда были о жажде, которую испытывает весь караван, и поэтому я так захотела воды, что, не дождавшись последней двадцать четвертой песни, сбежала после двадцать второй — выскочила из песка и дернула за ковыльную полосу, к ближайшим деревьям в надежде найти хоть какую-то лужу…

— А верблюд не обиделся?

— Не обиделся, только плюнул мне вслед, и все… Так что я буду на этом скучном прогоне не рыбой, а… птицей, которая почти что неуловима для вашего взгляда, — сказала Танька-красава.

— А я пойду, как верблюд по пустыне, раскачиваясь, — вдруг заявила застенчивая Кувшинка. — Надеюсь, не против никто?

— Не против, — ответила Куролеска, — только не плюйся… Я буду грозным быком, похожим, если вы помните, на Искандера, и от плевка могу разъяриться…

— А я буду сгустком своей же субстанции, который попивает свой любимый коктейль на далекой планете… — объявила Елена. — Правда, делать это я буду в движении, а не сидя за белым столом под зеленым зонтом…

— А какой у твоего сгустка, Елена, любимый коктейль? — спросила Овсянка. — Я с большим удовольствием пристроилась бы к тебе, поскольку совершенно не чувствую, где обитает сгусток моей субстанции…

— У моего — голубой, называется просто: «Седьмое небо»… Но я, Овсянка, люблю одиночество и поэтому, извини, в компанию тебя не беру, вообрази себе что-то другое.

Овсянка обиделась и больше ничего не сказала.

— Знаю я этот коктейль, — вмешалась Мария-Елизавета, — он включает в себя семь разных вкусов… В позапрошлый, кажется, раз, сойдя со своего несчастного первого круга на двадцать девятом столбе и шляясь по ирреальности, я, кажется, работала барменшей, причем на седьмом этаже какого-то гигантского здания, уходящего в небо, в баре «Седьмое небо», и делала этот коктейль, который довольно затейлив: в него входит самбука… бейлис… абсент… блю кюрасао… калуа… гренадина, а также триплеска, и на выходе эта смесь поджигается… Вообрази, Овсянка, что я на ходу готовлю тебе этот коктейль, и пусть твой сгусток субстанции спокойно плывет вперед, в ожидании этого голубого напитка с Божественным вкусом…

— Все эти сведения, Мария-Елизавета, — сказала беззвездная Стрекоза, — отдают несуществующим искаженным, а наш Пастух между тем поставил условие: воображать, но не скатываться в иллюзию…

Но тут отозвался сам Пастух, который сказал, что напиток этот, насколько он может судить по звучанию, имеет происхождение небесное, а сведения из области неба не могут быть несуществующим искаженным, поскольку небесная плоскость реальна, и все, что связано с ней — принадлежащее ей, а также исходящее из нее — реально, и любая корова может удерживать это в своей голове, поскольку помрачения скотских мозгов от такой информации не наступит, добавив, что, наверное, пастух Николай с удовольствием выпил бы эту горящую в небе смесь, удостоверившись лишний раз в существовании Божественного…

После этого замечания коровы расслабились, сбавили быстрый темп, взятый было вначале от строгости Пастуховского окрика, стали передвигаться вольнее, развалив несколько строй и став похожими уже не на гурт, спешащий куда-то, но на обычное стадо, спокойно бредущее к водопою или на очередное место пастьбы, причем поступь коров превратилась в какую-то смесь непонятно каких движущихся существ, которыми, видимо, повоображали себя коровы, а Горчица, Буянка, Копейка, Ромашка и Стрекоза неожиданно вдруг вообще поскакали вперед, и Пастух сделал вывод, что «все пятеро, очевидно, вообразили себя кобылицами, бегущими по ковыльным степям…»

Светло-рыжая Сонька, между тем, двигалась совершенно обычно, почему-то, правда, насупившись, и в какой-то момент стала делать согуртницам замечания: