Коровы

— Чувство не обманывает тебя, корова… — ответил Пастух и начал рассказывать: — Действительно, место это чуть ли не самое знаменитое из всех мест на плоскости и под сводом, и, мало того, когда-то любимое всей скотиной настолько, что, как видите, трава здесь вытоптана до того, что прекратила свой рост от бесконечного топтания парно- и непарнокопытными и годится разве что для баранов и коз. Хотя по краям — вам есть чем поживиться; а чуть правее, за зарослями кустов, есть лужа с водой, которая никогда не кончается, сколько ее ни пей… Строение же это, сейчас заброшенное в силу определенных причин, является единственным на всей Божественной плоскости туалетом, который соорудила для Фигулины братия Пастухов — под руководством одного Гуртоправа, взявшего на себя роль архитектора, и с одобрения Хозяина, который все же пошел навстречу этой необычной корове после ее ультиматума. Вол Ян — по своей сущности не сравнимый ни с кем трудяга, снятый Хозяином для этого дела со своего вечного малого круга, притащил сюда доски от разрушенного ветрами сарая — созданного когда-то по воле Создателя и желанию Намерения для великой Заблудшей Паршивой Овцы, которая, как, наверно, надеялся недосягаемый разум, когда-нибудь клюнет на этот сарай, будет прятаться в нем, и ее будет проще найти, но которая так ни разу и не воспользовалась этой наживкой, обходя ее стороной, — и из досок этих и построили туалет, выбрав, как видите, уединенное место, где Фигули́на могла быть совершенно скрыта от глаз… Но… — тут Пастух сбросил сумку и бич, присел на поверхность, неторопливо соорудил себе небольшую козу и, выпустив дым и видя, что телки все как одна ждут продолжения, стал рассказывать дальше: — Но в первый раз Фигули́на попала на эту поляну в составе небольшого гурта в десять голов, к которым был приставлен опытный дважды Пастух, как и я, в силу того, что головы эти были выпущены в движение из Загона для сумасшедшей скотины, и хотя уже и не нуждались в лечении, вернувшись в реальность, благодаря Гуртоправам, вправившим им мозги, но присмотр за ними был пока что все же необходим. «Вот, Фигули́на, твой туалет, — сказал дважды Пастух, — можешь облагородить поверхность и никого не стесняться — никто не увидит…» Фигули́на степенно направилась к личному туалету, мыча на ходу «Великолепнейшая постройка!..», а стадо спокойно принялось за траву, не подозревая еще, что предполагаемый этот простейший коровий акт обернется интереснейшим зрелищем, а впоследствии и представлением, в результате которого образуется первый на плоскости театр скотины, основу которого составят особенности скотского мышления, и что система этого мышления к моменту вашего движения по великим кругам захватит многие театры потусторонней иллюзии, возвращая их к изображению первородных, безмолвных, бесстрастных и бесчувственных актов, которые пытались сыграть друг перед другом мертворожденные призраки, в далекую пору не обладающие способностью воображением своим раздвинуть окружающий мир. Итак, Фигули́на с достоинством, чувствуя себя чуть ли не избранной особью, вошла в туалет — вот в этот сарай — и уже хотела было облагородить поверхность, но, как говорится, каким-то чудом из плоскости неба сообразила, что задняя ее, толстая, здоровенная часть как раз осталась торчать снаружи, поскольку вошла она в туалет вперед головой, и гурт, включая и Пастуха, как раз эту часть и видит. Корова решительно отказалась в таком положении делать что-либо, касающееся облагораживания поверхности, и попыталась выйти назад, но, не имея опыта хождения задом вперед, не смогла сдвинуться и на шаг, и от беспомощности стала мычать и реветь. Пастух, внимательно наблюдавший все это, сначала не растерялся: подошел к туалету и потянул Фигулину за хвост, но корова лягнулась, завыла и продвинулась еще дальше вперед… Пастух, хоть и дважды Пастух, никогда с подобным не сталкивался и не знал, что предпринять. Согуртницы Фигулины остановили жевание травы и собрались вокруг, замычали, давая советы. Фигули́на как будто застряла в своем туалете и от бессилья только ревела. Дело затягивалось, не шло ни туда, ни сюда, вся близпасущаяся скотина постепенно стеклась на эту лужайку и наблюдала целое зрелище, устроенное коровой, застрявшей в постройке проекционного смысла. Издалека, слыша рев Фигулины, приплелся даже упертый осел, мысли которого о великом нарушил этот беспомощный рев, и даже несколько пробегавших поблизости вольных коней остановили свой бег, повернули к лужайке и, продравшись сквозь заросли, с интересом, похрапывая, стали наблюдать удивительную картину: невозможности выхода коровы задом из туалета. Скотины все прибавлялось. Пастух, отчаявшись, послал серую в яблоках лошадь за Вилли — коровой со знаменитой Большой дороги, которая единственно во всем Божественном стаде умеет, как вам известно, передвигаться и задом и передом и могла бы объяснить Фигулине, как ей выйти из трудного положения. Зрители ждали теперь появления Вилли. Но быстрая лошадь, посланная на Большую дорогу, вернулась с известием, что Вилли уже который столб пятится как раз задом вперед, преспокойно помахивая перед собою хвостом, и вообще-то согласна изменить направление и допятиться сюда и помочь, но сколь долго она будет пятиться — неизвестно, так что с ее стороны быстрой помощи не дождешься. И тут этот самый осел, по кличке Джигит, тупо наблюдавший картину, вдруг огласил округу своим диким ослиным криком: «Вот бы мне такую упрямую жену! Может быть, это только на вид корова, а сущность ее — ослиная! Ну-ка, попробую с ней схлестнуться!» И, подойдя к туалету, неожиданно быстро и ловко попробовал взобраться на заднюю Фигулинину часть. Почувствовав, что она вот-вот может сделаться женою осла, Фигули́на так взбрыкнула ногами, что осел отлетел и шлепнулся на траву, а сама Фигули́на, взбрыкнув еще раз, самостоятельно выскочила из этого туалета задом вперед… Зрители одобрительно замычали, заржали, заблеяли. Пастух облегченно вздохнул, сделал себе козу, наподобие моей, выпустил дым. Успокоившись, ободренная похвалой всей скотины, собравшейся на лужайке, Фигули́на, опытная теперь, повернулась задней частью своей к туалету, дважды или трижды взбрыкнула и оказалась на нужном ей месте и в таком положении, какого требует это место. Из туалета торчала теперь только ее голова, и, облагородив поверхность, Фигули́на спокойно покинула туалет движением вперед своим передом, причем всем, включая и Пастуха, так понравилось происшедшее, что они стали упрашивать Фигулину повторить все с начала, просто с входом и выходом, уже без осла… Хозяин, узнав об этом событии через всеслышащего Подслушивателя, рассудил, как и всегда, очень мудро, а именно: представление было комическим и для скотины полезным в силу того, что изображало всю тупость и ограниченность потусторонних теней, придумавших себе туалеты, и лишний раз подчеркивало то самое несуществующее искаженное, которого должна сторониться скотина. Хозяин наградил Фигулину званием коровы-актрисы — первой на плоскости, — объявил ее особой неприкасаемой и, освободив от хождения по обычным столбам и кругам, сделал свободнопасущейся, назначив ей для движения совсем малый круг, очерчивающий туалет и поляну, чтобы в любой момент по своему желанию она могла дать представление… Теперь многие особи для разнообразия и отдыха от пастьбы шли не в карнавальное стадо, а к туалету и, расположившись на этой поляне, бывало, подолгу, но терпеливо ждали, пока Фигулине захочется облагородить поверхность. Подтягивались коровы и даже быки, пони, ослы, кони и лошади, козы и овцы, — словом, все, кто нуждался в некотором отдыхе от повсесветных забот и обязанностей; и не однажды на эту поляну приходил из пустыни верблюд, в первый же раз заявивший, что Фигули́на достойна не одной, но сразу четырех желтых мушек на лоб, поскольку мудрость ее величиной такова, что превосходит даже мудрости трех верблюдиц, сложенные вместе. Почувствовав, наконец, желание облагородить поверхность, Фигули́на с невозмутимым величием шла к туалету и начинала свой акт. «Заходит, заходит!.. — комментировала скотина, собравшаяся на поляне. — Пятится, пятится!.. Устроилась, устроилась!..» Звук, исходящий из туалета, давал всем зрителям даже какое-то облегчение, все облегчались на месте, облагораживая поляну, а уж когда Фигули́на передом выходила из туалета, так все, кто собрался, чувствовали себя просто счастливыми!