Корпорация «Бог и голем»

О.: Ее лечили в государственной больнице в двадцати милях от города. Она поправлялась. Я уже начал прикидывать, как перестроить дом, чтобы она могла передвигаться по нему на коляске, думал переоборудовать кухню… Однако у нее давно были больные почки, а для парализованных это всегда слабое место. Она сгорела очень быстро. Через три месяца погрузилась в уремическую кому и уже не открыла глаза. Умерла поздней осенью. Коллеги были очень добры и позволили нам проводить вместе как можно больше времени. Хоронили ее на родине, в Миннесоте. Отец, угрюмый швед, почти все время молчал, но было видно, что горе его сломало.

В.: Полагаю, в Леоминстере после этого вас уже ничего не держало. Вы туда вернулись?

О.: Да. Ехал с похорон на поезде, прибыл на станцию около десяти вечера. И сразу обратил внимание на двух сомнительных молодцев, которые как будто поджидали меня. Один — здоровенный детина со сломанным носом, другой — тощий и желтолицый, нормального роста. На нем было узкое пальто, шляпа надвинута на самые глаза, руки он держал в карманах. Детина подрулил ко мне бочком и говорит сиплым голосом: «У нас для тебя есть работа. Боссу худо». Я говорю: «Какому боссу? Я его знаю?» А он мне: «Знаешь, знаешь. Его все знают. Мозгом зовут. Он тут ехал по шоссе на нормальной такой скорости, и восьмидесяти миль не было, а тут на дороге корова. В общем, корова в мясо, машина в хлам. Три раза перевернулась, пока летела. Босс весь расшибся о лобовое стекло, и на вид ему совсем худо. А мы люди такие, на глаза лезть не любим, да и ехал Босс по частному вопросу… Короче, нельзя его в больницу. А про тебя говорят, что ты в своем деле собаку съел. Ты нам подходишь. А не подходишь, так другого искать все равно некогда. Поехали, короче».

Я сказал, что мне нужно хотя бы зайти в больницу за инструментами, а тощий и говорит: «Вот что, ты мальчик большой, сам понимаешь, что надо слушаться. Прямо сейчас едем». И напарнику своему: «А ты, Мордатый, поменьше языком мели».

На станции никого, все вокруг закрыто, словом, позвать на помощь я не мог. Ситуация складывалась совсем нехорошая, но я подчинился. А что оставалось?.. Проехали мили полторы к бетонному зданию фабрики, окруженной зарослями лебеды и репейника. Кто-то снаружи крикнул: «Говори пароль!» Мордатый пробурчал что-то в окно, и нас пропустили. Потом меня схватили под руки и потащили в какой-то кабинет — неожиданно уютный и со вкусом обставленный, ничего подобного я увидеть не ожидал, глядя снаружи на эту заколоченную досками старую развалину с разбитыми окнами. Меня втолкнули в дверь, я зацепился за порог и рухнул ничком. А когда поднял голову, увидел, что меня ждут двое. Одного я знал — это был Питерсон, давешний адвокат Макалузо. Он помог мне подняться. Другой, в коричневом твидовом костюме, производил впечатление человека из деловых кругов. По имени к нему никто не обращался. Полагаю, это был представитель Мозга в среде большого бизнеса. Питерсон сказал мне: «Приношу извинения за некоторую бесцеремонность — увы, мы сейчас не в том положении, чтобы думать о манерах. Вы не пострадаете, если будете держать язык за зубами. С мистером Макалузо произошел несчастный случай. Мы не можем обратиться в больницу, это привлечет ненужное внимание. Поэтому нам необходима ваша помощь. Обещаю, вознаграждение будет щедрым». — «А если я откажусь?» — спросил я и похолодел. «В этом случае, доктор Коул, мы будем вынуждены принять меры по своей защите. Вы человек разумный, и сами понимаете, какими они будут». Помедлив, я решился. «Хорошо, я помогу. Где пациент?»

Меня препроводили в другой кабинет, за стеной — этот был обставлен с еще большей роскошью. Мозг восседал в кожаном кресле, запрокинув голову — лицо его побагровело, шрам стал ярче, рот был раскрыт. Дышал он с заметным трудом, от левой ноздри тянулся размазанный след запекшейся крови, струйку явно утерли минуту-другую назад. На лбу у него лежало полотенце. «Мистер Макалузо ехал по крайне деликатному вопросу, — сказал человек в твидовом костюме. — Автомобиль врезался в корову. Мистер Макалузо сильно ударился о лобовое стекло. Если информация о его состоянии куда-то просочится, это будет весьма нежелательно как для нас, так и, смею заметить, для вас».