Корпорация цветов

Навстречу нам медленно шагала низенькая старушка в коричневом пальто и толстом шерстяном платке. Вид у неё был невероятно жалкий, и мне вдруг захотелось сказать ей что-то хорошее, поздравить с прошедшим Новым Годом и непременно сделать какой-то подарок. Но у меня не было ничего, кроме трёх бенгальских свечей в кармане. Чем ближе мы к ней подходили, тем явственнее я представлял, как сейчас достану из кармана свечи, протяну их старушке и скажу, едва разжимая губы от холода: "С Новым Годом!". Не знаю, улыбнётся ли она мне, скажет ли что-то в ответ, скорее всего я уйду быстрее, чем она сообразит что-то ответить.

Но вот мы поравнялись со старушкой, прошли мимо неё, оставили её за спиной. Бенгальские огни остались у меня в кармане. И не завязался ещё один узелок. Какой? Человеческие связи всегда напоминали мне трепетный огонёк, который бережно передают из рук в руки. Эта аналогия возникла в моём мозгу, когда я был курильщиком. Люди, не расстающиеся с пачкой сигарет, почему-то гораздо проще идут на контакт. В то время мне не состояло никакого труда подойти к человеку и попросить закурить. И если человек тоже оказывался курильщиком, в момент передачи огня, когда крошечное пламя на мгновение освещало наши лица, между двумя людьми проскакивала какая-то искра, делающая их ближе, чем раньше. Словно все курильщики вне зависимости от пола, возраста, социального статуса и круга интересов связаны невидимой цепью. Эта связь развязывает языки и позволяет заговорить в тамбуре с совершенно незнакомым человеком. Казалось бы, такая мелочь — тлеющая сигарета в руке, однако эта сигарета была пропуском в глобальный клуб курильщиков. А внутри клуба уж если не все близки, то по крайней мере намного ближе друг к другу, чем люди, состоящие вне клуба. Узелки в моём понимании это своеобразная замена маленькому огоньку. Можно сто раз пройти мимо человека и не завязать узелок, а можно подойти, сказать что-то ободряющее или протянуть руку помощи. В таком случае будет завязан первый маленький узелок, а уж потом кто знает, что из этого выйдет. Иногда из крошечных узелков получались целые многогранные узоры. Но чаще бывало так, что я игнорировал всякую попытку завязать новый узелок. Проходил мимо, не замечал, отворачивался. Мне было прекрасно известно, что вторая попытка даётся редко и что я, возможно, упускаю многое, но я был обычным человеком, который порой не брал то, что шло само в руки. Кто знает, сколько счастливых узелков, добрых знакомств я таким образом упустил!

Так было и в этот раз. Я прошел мимо, бенгальские свечи остались в моей руке. Саркович рядом со мной что-то возбужденно рассказывал, но я пропускал всё мимо ушей. Уж слишком тепло внезапно стало вокруг. Слишком мало снега было под ногами, и я был уверен, что дело вовсе не в ударной работе дворников. Я поднял глаза вверх и увидел над головой ослепительное голубое летнее небо, я посмотрел в сторону и увидел высокие лиственницы и дубы с розовой листвой. Я снова заблудился в своём аларине и наткнулся на очередную чуткую точку. Только теперь я был не один. Вместе со мной в приграничный мир забрел и Алексей Саркович, человек с другим прошлым.

Когда я это понял, я едва смог устоять на ногах от нахлынувших на меня чувств. И только сейчас я могу признаться самому себе в том, что тревога за дочь в тот момент была чуть ли не на последнем месте. Сейчас я могу безо всякого стыда сказать, что в первую минуту я испытал настоящее счастье. Я был здесь, и это было хорошо. Впрочем, уже через несколько минут меня захлестнула волна страха и боли. Моя бедная маленькая девочка была одна в пустой квартире, а её непутёвый папа забрёл неведомо куда. И мало того что забрёл сам, так ещё и захватил с собой ни в чем неповинного человека. Мысль об Алексее привела меня в чувство. Я посмотрел на него, ожидая увидеть на его лице страх, но вместо этого я с изумлением увидел, как Саркович улыбается. Губы его шевелились, снова и снова еле слышно произнося одно и то же слово. Моё ухо не сразу уловило, что же он говорит, а когда я, наконец, услышал, у меня прошел мороз по коже.

Это слово было "снова".

Сразу после этого я почувствовал неконтролируемую ярость, в которой слилось всё: страх за дочь, кажущаяся нереальность всего происходящего и ужас обычного человека перед неведомым. Я схватил Алексея за грудки и несколько раз энергично встряхнул.

— Почему я попадаю сюда снова и снова? Почему?! Почему?! Я не хочу быть здесь, слышишь! Я просто хочу быть с моей дочерью! Почему я здесь?!

— Просто потому, что ты это можешь! — прохрипел, наконец, Саркович, когда я его отпустил.

— Какого черта?! — рявкнул я, сжимая кулаки. — Ты сказал снова?! Ты был здесь? Отвечай! Почему я здесь?!