Корреспонденции из Сибири

Но… тут-то и встречается камень преткновения. Для того, чтобы иметь достаточное количество барж и пароходов, чтобы поднять весь сплав, необходима единовременная затрата капитала, которую местными средствами, конечно, невозможно сделать. Сделать же ее необходимо и немедленно, — не рискуя еще раз потопить в Амуре груза на несколько сот тысяч рублей и в минуту необходимости оставить Николаевск без хлеба и припасов. Решиться на такую затрату надо тем более, что она не будет слишком велика, так как и теперь уже постепенно заводится несколько пароходов с железными баржами.

При этом нельзя умолчать о том, что сперва необходимо нам самим твердо проникнуться убеждением, что невозможно плавить хлеб в Николаевск на одних и тех же судах как по Ингоде, так и по Амуру. Это убеждение до сих пор не довольно твердо вскоренилось во всех, иначе бы, конечно, хотя часть груза сплавлялась бы на пароходах, имеющих железные баржи. Таких пароходов летом 1863 г. имелось уже три[46], а между тем ни один из них не помогал сплаву (до тех пор, пока сплав не разбился), а стосильный пароход «Амур» должен был развозить ненужный дубовый и ореховый лес да почту, потому что думалось, что ничего, — Бог поможет, сплав дойдет благополучно.

Современная летопись. — 1864. — № 14. — С. 11–13.

[X] Из Иркутска

31-го марта 1864 г.

Во время моего возвратного пути с Амура в августе и сентябре прошлого года Амур представлял печальную картину: сплав был разбит, крестьяне, не имевшие своего хлеба, сильно приуныли, сено все снесло, и приходилось снова косить на новых местах, — по хребтам в лесах, — «а много ли его в лесу в день-то насобираешь?» Амур разлился страшным образом, — иногда мы видели перед собою целое озеро грязной воды в несколько верст шириной, озеро, из которого кое-где торчали деревья и кустарники затопленных островов. Вода же все прибывала: навстречу неслись нам бревна, деревья, вырванные из берегов, и обломки барж[47]. Картина была грустная. В Хабаровке мы узнали, что такое же наводнение, немногим уступающее наводнению 1861 года, было и на Уссури: восемь станиц, говорили нам, залиты водою.

Выше Хабаровки расположен амурский пеший батальон (казачий, разумеется). Наводнение и тут было громадное, — многие станицы были совершенно затоплены; мало того, пашни казаков, которые после 1861 года распахали землю на новых местах, тоже были залиты водою Амура или побочных речек, деревни торчали оазисами посреди целых озер, даже в больших станицах, как Михайло-Семеновская, сообщение между домами производилось с помощью плотов и лодок. В Михайло-Семеновской теперь находится батальонный штаб, который прежде, кажется, предназначался в станицу Екатерино-Никольскую. Эта последняя, стоящая на высоком берегу, в хорошем месте, показалась неудобною. Из каких-то стратегических целей, будто бы для того, чтобы командовать устьем реки Сунгари[48], батальонный штаб и несколько чугунных орудий были расположены в станице Михайло-Семеновской, где выстроены канцелярия, школы и т. п. Все это было бы очень хорошо, но теперь оказалось, что и станицу, и штаб, и орудия, стоящие на берегу, все топит во время наводнений, и потому теперь, вероятно, придется переносить батальонный штаб в станицу Екатерино-Никольскую.

Учитывая этот факт, мы при этом очень хорошо сознаем невозможность обойтись без ошибок при заселении такого громадного пути, как Амур; но вместе с тем приводим его как подтверждение необходимости более дорожить трудом казаков; при большей обдуманности и осторожности можно было бы избежать подобных промахов. То самое, что эти места мало заселены туземцами, должно было навести на сомнения, сомнения — на расспросы, а расспросы, вероятно, обнаружили бы, что Амур часто топит эти места.

В Михайло-Семеновской станице мы узнали еще одну печальную новость, — о гибели барж с частью механического заведения. Как вам уже известно, в Сретенской устанавливается механическое заведение для починки пароходов и т. п. Часть его была отправлена из Благовещенска в Сретенск еще в начале прошлого лета (в июле)[49], другая же часть, состоящая из огромных ящиков по нескольку сот пудов, была отправлена из Николаевска на деревянной барже, у которой крыша была снята для удобства нагрузки, на буксире у парохода Уссури. У Михайло-Семеновской руль на барже сломался, и для починки его требовалось остановки, вероятно, не более суток. Но капитан парохода, не знаю уже почему, торопился в Благовещенск и заблагорассудил, оставив баржу у берега, на котором расположена станица, уйти с пароходом в Благовещенск. В это время задул ветер, разразился 4 и 5-го августа бурей, и баржу стало заливать в виду всей станицы, а так как на барже был только один сторож, то дело кончилось тем, что баржу в продолжение ночи залило волнами, и она села на дно. Говорят, что и утром еще можно было бы спасти ее, так как собственно баржа не потерпела значительных повреждений. Не знаю, насколько это верно: когда мы пришли, воды прибыло настолько, что над баржею свободно мог бы пройти пароход.