Корсар

Воевать с купцами и слабым их охранением у адмирала де Турвиля получалось лучше. Судя по всему, у него не было возможности выделить большое количество матросов на столько призов, поэтому дал, сколько мог, и получил в итоге на один приз меньше. Это если никто больше не нападет, ведь идти до Бреста им еще дня два.

Я забрал документы на груз, закрыл пленных французов в карцере, а шкиперу приказал лечь на курс бейдевинд настолько круто, насколько сможет, и следовать к испанскому берегу. Опасался, что французские фрегаты не отпустят нас без боя. Замыкающий, действительно, развернулся в нашу сторону и начал преследование. Я повел шхуну мористее флейта, чтобы прикрыть его. Само собой, тягаться с фрегатом, у которого полсотни пушек, нам не по зубам. Расчет был только на то, что перетащенными на корму, нарезными кулевринами удастся повредить его паруса или мачту. Впрочем, гнался фрегат не долго. Дистанция между нами была мили две и, хотя скорость у него была выше, чем у флейта, идти так круто к ветру, как мы, он не мог. Придется ему идти галсами, что сразу нивелировало его преимущество в скорости. Следовательно, догонять нас придется часа три-четыре, если не дольше. К тому времени стемнеет, и он сильно оторвется от каравана. Видимо, французский капитан решил, что потеря одного судна из тридцати двух — это не потеря, а дань богам за богатую добычу, и адмирал де Турвиль простит его. У англичан адмирал получает восьмую часть добычи, захваченной его подчиненными. У французов по-разному, зависит от адмирала, но обычно десятая часть. Анн-Илларион де Костентин, граф де Турвиль станет богаче на четыре судна или пару миллионов ливров и вряд ли пожалеет о потере еще тысяч пятидесяти, которые обломились бы ему с захваченного нами флейта, тем более, что поделится с тем, которому задолжал три миллиона.

8

Порт Сантандер небольшой, но, так сказать, цивильненький. Гавань защищают от штормов два волнолома, причем один вдается в море на несколько десятков метров. Есть два мола и один пирс с каменными пакгаузами. В будущем морской порт переместят из центра города ближе к аэропорту. Сейчас в Сантандере много деревянных домов, а потом, после большого пожара, который не знаю, когда случится, будут только каменные. Уже есть странный собор, который я в первый раз принял за элеватор. Сейчас, правда, собор поменьше того, что будет лет через триста, когда я заходил сюда. Пока что нет королевского дворца на полуострове, казино, штаб-квартиры банка «Сантандер», который будет входить в десятку самых крупных в мире, многочисленных парков и музеев. Знаменитые пляжи, ради которых сюда будут приезжать толпами туристы, уже есть, но необорудованные, из-за чего кажется, что их все еще нет. В общем, тихий испанский городок, для которого приход корсара с призом стал событием, о котором будут рассказывать годами. Впрочем, может быть, я льщу себе. В этих краях орудуют баскские корсары, наверняка заходят и в Сантандер. Говорят, отмороженные парни: на борту корсарского судна не наказывают никого ни за какие преступления.

Я был уверен, что продажа такого большого количества одинакового груза уронит цены, что получим не так много, как хотелось бы, поэтому еще в открытом море спросил у шкипера:

— Судовладелец не захочет выкупить судно?

— Судовладелец не один, флейт принадлежит компании. У нее есть представительство в Мадриде. Надо у них спросить, — ответил голландец. — Я напишу им письмо, изложу обстоятельства. Но ответ придется подождать.

— Мне теперь спешить некуда, — сказал я.

Через девять дней в Сантандер прикатили из Мадрида в шикарной карете из черного дерева, разрисованного золотой краской, два представителя судоходной компании, которой принадлежал флейт. Оба пожилые, с похожими мясистыми, выбритыми лицами, медлительные и важные, одетые, несмотря на жару, в жюстокоры из плотной шерстяной ткани темно-синего цвета и темно-красные бархатные кюлоты. На шеях галстуки из белого шелка, посеревшего местами от пота, а на головах напудренные длинные парики, из-под которых пот стекал ручьями, оставляя на лбу и щеках сероватые дорожки из размокшей пудры. Я смотрел на купцов и пытался угадать: они медленные и важные потому, что так вырядились в жару, или так вырядились в жару потому, что медленные и важные?

Я пригласил их в каюту, усадил за стол и сказал:

— Можете снять парики. Меня ими не удивишь.

— Правда? — произнес тот, что казался чуть старше, и, я бы сказал, с остервенением стащил с головы парик, который швырнул на стол рядом с собой, а мокрую, выбритую голову, вытер большим черным платком. — Когда-нибудь я сдохну в нем из-за этих чопорных испанцев!

Второй голландец продолжал крепиться.

Слуга Кике подал нам серебряные кубки с местным кисло-сладким белым вином, разведенным водой, чтобы лучше утоляло жажду. Гости выпили залпом. Слуга налил им вновь. После третьего бокала и второй голландец стащил с головы мокрый парик и вытер темно-красным платком коротко стриженную, седую голову.

— Мы готовы выкупить судно вместе с грузом, — начал деловой разговор первый голландец.