Корсар

Преследование продолжалось до темноты. Когда оба вражеских корабля стали неразличимы, я приказал сделать поворот оверштаг и лечь на обратный курс. Надеялся, что враги или продолжат следовать на север, или лягут в дрейф. Увы! То ли французские капитаны оказались не глупее меня, то ли их задачей была охрана именно Жиронды, но на рассвете их заметили у нас по корме, следующими тем же курсом, но отставая миль на пять. Я приказал взять круче к ветру, чтобы уйти в открытое море. Ночью мы сменили галс, а поутру пошли на север.

На следующий день поджались к берегу около Ла-Рошели и сразу увидели стоявших на якорях фрегат и два двухмачтовика, в задачу которых, как догадываюсь, входила охрана водного района. Несмотря на проигранное морское сражение и намного меньший, чем у англичан и голландцев, по численности и тоннажу военный и торговый флоты, французы сумели более грамотно организовать противопиратскую защиту побережья. Покрейсировав там еще две недели и так и не захватив ни одного приза, я приказал идти дальше на север, собираясь поискать счастья в Ла-Манше.

Оно улыбнулось нам немного раньше. Двухмачтовая корсарская шхуна водоизмещением тон восемьдесят вела в порт Брест добычу — двухмачтовый гукер тонн на сто. Нас они приняли за своего соплеменника и коллегу, вышедшего из Бреста за добычей. Наверное, были на промысле, когда пришло предупреждение о моей шхуне. Только когда мы начали слишком уж явно сближаться с гукером, на шхуне выстрелил холостым зарядом трехфунтовый фальконет.

— Поднять испанский флаг! — приказал я.

Мериться силенками французские корсары не решились. Более того, поняв, что мы идем на абордаж, французский экипаж гукера из восьми человек пересел в двенадцативесельный катер и погреб вслед за своей шхуной. Английский экипаж из девяти человек был оставлен на гукере. Английский капитан был молодым — не больше двадцати лет — рыжеволосым, конопатым и самоуверенным.

— Судно захватили мы! — первым делом заявил он, прибыв на борт моей шхуны.

— Хорошо, пусть оно будет вашим, — мило улыбаясь, сказал я. — Сейчас мы пойдем дальше на север, и я посигналю французам, что могут опять захватить вас и отвести в Брест. Говорят, там захваченные экипажи держат в сыром подвале, пока не заплатят выкуп.

— Вы не посмеете так поступить! — обиженным тоном воскликнул капитан и покраснел так, что веснушки стали не различимы.

— Еще и как посмею, — заверил я.

Пошмыгав покрасневшим носом, молодой капитан произнес:

— Я готов заплатить за нашу охрану пятьсот фунтов.

Английский фунт стерлингов был равен примерно двенадцати гульденам. То есть, мне предлагали за шесть тысяч гульденов уступить добычу, у которой одно только судно тянуло тысяч на двадцать гульденов. О чем я и сказал английскому капитану.

— А что за груз ты везешь? — спросил я.

— Солонину в бочках, — ответил он.

Сто тонн солонины стоили дороже, чем гукер, и ее можно быстро и выгодно продать. Делали ее во многих странах, но английская считалась лучшей.

— Отдаешь нам весь груз — и свободен, — предложил я.

— Это слишком много! — возмутился английский капитан, снова покраснев.

— Как хочешь, — сказал я и приказал: — Поднимаем паруса!

— Ладно, я согласен, — через силу выдавил он и посмотрел на меня так, словно хотел запомнить на всю жизнь своего злейшего врага.

Перегрузка заняла остаток этого дня и почти весь следующий. Всё это время, а также ночь, оба судна, ошвартованные лагом, шли на север со скоростью узла три-четыре. Когда операция закончилась, до английского берега оставалось всего ничего.

— Семь футов под килем! — пожелал я на прощанье английскому капитану.

Это выражение пока, так сказать, не в тренде, поэтому англичанин не сразу врубился в его глубокий смысл.

— И тебе попутного ветра, — без энтузиазма пожелал он в ответ.

Чтобы его пожелание сбылось сразу же, я повел шхуну в пролив Ла-Манш. Сырой западный ветер силой баллов пять погнал нас со скоростью узлов одиннадцать. Полный трюм солонины помогал судну лучше держаться на курсе, а команде наедаться от пуза и легче переносить тяготы морской жизни.

10

Мы шли под французским флагом вдоль французского берега пролива Ла-Манш, на удалении мили две-три от него. Судя по тому, что нас не пугались рыбаки, здесь еще не распространили сообщение о моей шхуне, нас принимают за своих. Я решил поохотиться возле эстуария Сены. Парижу надо много товаров, и большая часть их попадает в город по реке. Морские суда перегружаются на речные в портах Руан и Гавр. Второй порт относительно молод, меньше двух столетий ему, но развивается стремительно, несмотря на высокие приливы.