Корсар

— Братья Побережья, — сказал он, — все предусмотрено, разойдемся. Но в полночь, пусть каждый будет на ногах, вооружен и готов к приступу. А пока вот приказ, который всем вам даю я, Тома-Ягненок, командующий армией: велите своим добровольцам собрать как можно больше стрел, которые не преминут метать в изобилии индейцы, состоящие на кастильской службе, чуть только мы их заденем. Затем пусть очистят все окрестные хлопковые плантации и соберут пушистые волокна, так как все это нам, как вы увидите, сегодня понадобится. А теперь, Богу слава! И да хранит он нас!

Тогда все удалились. Тома остался один, все еще опираясь обеими руками на копье, служившее древком малуанского знамени, знамени армии. Немного погодя он сделал несколько шагов и взглянул по направлению ко входу в свою палатку, словно собираясь войти туда. Однако же он этого не сделал и только уселся задумчиво рядом. На его широком, властном лице играла жестокая полуулыбка…

Х

Темной ночью флибустьеры молча подошли вплотную к первым палисадам. Порывистый ветер, сухой и жгучий, играл деревьями и высокой травой. Легкий топот идущего войска сливался с их шелестом и до того в нем терялся, что ни один из пяти-шести десятков испанских часовых, стоявших на валу, ни о чем еще не догадывался.

Теперь Тома Трюбле, по прозванию Тома-Ягненок, шедший, как и следовало, во главе своих солдат, остановился, увидев, что подошел на нужное расстояние, чтобы начать выполнение своего боевого плана. По его команде, почти беззвучно произнесенной, пятьдесят авантюристов, выбранных среди самых метких стрелков, стали заряжать свои мушкеты, но странным способом: вместо пули, каждый вкладывал одну из имевшихся у него стрел, привязав предварительно к камню этой стрелы полную горсть пушистого хлопка, которым были набиты их карманы, после чего все вместе высекли огонь, подожгли эту горсть хлопка, нацелились на верхушку укрепления и все, как один, выпустили свои пятьдесят зарядов. В тот же миг пятьдесят огненных черт прорезали ночную тьму. Одни вонзились в гауптвахты, караулки, будки и всякие другие легкие бараки, там и сям размещенные на бастионах и куртинах; другие били дальше и сильнее, попадая в самый город. И тотчас же занялось множество пожаров, повсюду, куда попадали эти адские головни.

— Что я говорил? — громко вскричал гордый Тома.

Общий клич раздался в ответ. Не надо было больше прятаться и молчать: жаркий ветер раздувал огонь, охватывающий все вокруг; по пылающему валу бегали куда попало ослепленные ярким светом испанцы; и флибустьерам уже нечего было опасаться. По эту сторону рва часовые, приставленные к казематам и к парапетам, также начинали волноваться и стали отступать к эскарну. Их превосходно было видно, так как их черные силуэты отчетливо выделялись на фоне пылающей крепости, и было на редкость приятно подстреливать их в ту самую минуту, когда они появлялись на откосе, готовые соскочить с контр-эскарна, крича благим матом, чтобы им открыли ход в канонир. Тут флибустьеры славно поработали мушкетами. Не прошло и четверти часа, как не осталось в живых ни одного врага вне городской стены. Увидев это, Тома закричал изо всех сил:

— Братья Побережья, вперед! На приступ!

И снова армия ответила торжествующим кличем единодушно:

— Ягненок! Ягненок! Ягненок!.. Вперед! Братья Побережья! На приступ! На приступ!

Они двинулись…

Укрепленный пояс был захвачен с первого же натиска, осаждающие взбирались один на другого по живой лестнице быстрее, чем мы с вами успели бы сделать глоток воды. Потом авантюристы, устремившись все сразу за Тома, командующим, Лореданом, проводником, дико помчались среди огня, крови, обломков, трупов с развороченными кишками и мозгами, в уже наполовину завоеванный город.

Через час все было кончено. Почти без боя шесть или семь построек: казармы, оружейные склады, ратуша, которую кастильцы называли ayuntamiento, книжная лавка, переполненная лишним хламом, разные склады и всякие мастерские — все это было основательно поджарено по благоразумному совету Венецианца. Ни один укрепленный монастырь не преградил им дорогу. И в самом конце длинного ночного пути по тридцати переулкам, извилистее любого тупика Сен-Мало, армия, наконец, уперлась в закрытые ворота, за которыми находился ров с поднятым откидным мостом. По ту сторону, во мраке, высилась стена барбакана[61]. Ни ворота, ни ров не задержали флибустьеров. Тридцать солдат, найденные в барбакане, были повешены, для примера, и армия кинулась дальше. От барбакана к замку вел ступенчатый подъем, по которому быстро вскарабкались; и не успели растерявшиеся защитники опустить решетку, как уже Тома первым бросился в укрепление и заработал саблей. И враги опять разбежались. Тогда вся армия присоединилась к своему начальнику, который, по обыкновению, не получил ни малейшей царапины. И казалось, они в самом деле победили. Большая часть крепости была захвачена. Плацдарм был свободен и беззащитен.

Оставалось только раскусить и проглотить редут в качестве десерта к этому знатному ужину, так быстро и прожорливо истребленному…