Корсар

Он вдруг странно и громко рассмеялся.

— Совершенно неважно. Мы об этих пустяках еще успеем поболтать, когда придет время.

Мальчик Фельза приклеивал маленький шарик опиума к головке бамбуковой трубки.

— Удостойте закурить, — закончил Чеу Пе-и. — Этот черный бамбук когда-то был белым, и только благое снадобье его окрасило так после того, как из него курили тысячу и десять тысяч раз… Никакое орлиное дерево, никакая слоновая кость, никакая черепаха, никакой драгоценный металл не могут сравниться с этим бамбуком…

Долго оба они курили.

Над туманом из опиума, становившимся все гуще и гуще, девять фиолетовых фонарей блестели теперь, как звезды в ноябрьской ночи. Потрескивание темных капель, испарявшихся над лампадой, подчеркивало полную тишину. Предрассветный холодок уже ложился на поля, вдалеке запел петух.

Фельз проговорил как во сне:

— Весь мир… весь действительный мир здесь… в этих стенах из желтого атласа. А там… за ними… только какие-то иллюзии… И я больше не верю, что существует белая яхта с медными трубами и что на ней живет женщина, которая делает меня своей игрушкой…

VII

— Мисс Вэн, вы звонили, чтобы подавали завтрак?..

— Нет…

— О, какая ленивица!

И м-сс Гоклей протянула руку к электрическому звонку. Столовая на яхте была огромная и отделанная с такой грубой и вызывающей роскошью, что сразу кидалось в глаза намерение этой роскошью ослепить, подавить и поразить. Совершенно нельзя было представить себе, что это столовая на борту корабля. Излишек кариатид и карнизов, нагромождение картин, скульптур и позолоты заставляли вспоминать разные оперные фойе в королевских или императорских театрах или даже игорные залы какого-нибудь Монте-Карло. М-сс Гоклей, владелица яхты, была миллиардершей и желала, чтобы никто в мире не мог в этом усомниться.

Метрдотель, в адмиральском мундире, принес на вызолоченном подносе «ранний завтрак» по-американски: имбирное варенье, бисквиты, тосты и черный чай.

— Отчего только две чашки?

— Мсье Фельз еще не возвращался на борт…

— Это вас не касается. Немедленно третью чашку.

М-сс Гоклей отдавала свои приказания совершенно спокойным, небрежным тоном. Но ее деньги, очевидно, ставили ее на недосягаемую высоту по отношению к служащему ей человечеству.

Она, однако, удостоила передать сахар и сливки молодой девушке, которую она назвала мисс Вэн и которая официально была только ее лектрисой.

Они завтракали, сидя друг против друга. Они пили много чая, съедали большое количество тостов и намазывали имбирным вареньем дюжины соленых печений. Этот англосаксонский аппетит забавно шел вразрез с деликатной грацией м-сс Гоклей и особенно с почти эфирным очарованием мисс Вэн. Мисс Вэн была настоящая лилия, белая и необыкновенно стройная, гибкая лилия на длинном, хрупком и грациозно клонящемся стебле. Точеные ноги, узкие бедра, тонкая талия были этим стеблем; над ним открытая шея и грудь казались венчиком едва распустившегося цветка. На мисс Вэн было странное одеяние: то ли бальное платье, то ли рубашка, очень открытая и развевающаяся; шелк цвета зеленоватой морской воды выгодно оттенял глаза цвета водорослей и черные, как агат, волосы.

М-сс Гоклей была менее цветком, но больше женщиной. Ее ни с чем нельзя было сравнить, кроме того, чем она была на самом деле: тридцатилетней американкой, изумительно и безупречно красивой. Эта безупречная красота являлась первым и самым важным отличительным свойством м-сс Гоклей из трех, окружавших ее своеобразным ореолом, вторым было огромное состояние, а третьим — ее шумные приключения, из которых известнее других были ее развод и самоубийство ее бывшего мужа. Многие из принцесс Нью-Йорка или Филадельфии прославились бы благодаря одному только обладанию самой роскошной яхтой в мире и путешествию на этой яхте со знаменитым Жан-Франсуа Фельзом в качестве раба. Но стоило увидать м-сс Гоклей? чтобы забыть и ее богатство, и то, что она, после десяти других известных или знаменитых поклонников, обратила в рабство самого, может быть, благородного из артистов нашего века. Забыть все — для того, чтобы любоваться телом, лицом, каждая линия которых была совершенством. М-сс Гоклей была высока ростом, белокура, очень стройна, хотя и с хорошими мускулами. Глаза у нее были черные, кожа золотистая и светлая. Но ни одна из ее черт не определяла общего впечатления: его нельзя было разобрать подробно, оно удивляло гармонией и ровностью. М-сс Гоклей была просто красавица, к этому слову нельзя было бы прибавить никакого прилагательного. Фельз, для того чтобы написать ее и передать на холсте эту властную соблазнительность, исходившую одновременно от рта, от лба, от талии, от бедер, от щиколоток, — должен был делать портрет со всего без исключения, даже с платья.

Мисс Вэн, покончив с тринадцатой тартинкой, откинулась в своем вертящемся кресле.

— Уже очень поздно… — прошелестела она лениво. М-сс Гоклей взглянула на свой браслет с часами.

— Да!.. Четверть десятого…

— Маэстро не торопится.