Корсар

Но едва только они приоткрыли дверь в кают-компанию, как оттуда раздались визгливые крики, с несомненностью доказывающие присутствие в этом месте большого числа женщин. Действительно, их было там немало. И много мужчин вместе с ними, которых не было слышно по той причине, что они кричали не так громко. Это были пассажиры и вообще все те, кто не воевал. После первого же выстрела все они попрятались сюда и стояли, столпившись вокруг человека с длинной бородой, фиолетовая сутана которого и аметистовый перстень достаточно ясно определяли его ранг и положение. Действительно, он величественно остановил корсаров и потребовал уважения и почтительности, на которые имеет право его высокопреосвященство архиепископ Санта-фе де Богота, ибо это был не кто иной. И это в честь его галион поднял на грот-мачте архиепископский флаг, который Тома недавно принял за флаг какого-нибудь испанского адмирала.

Тома с поднятыми кверху топорами подвигался вперед, и за ним — четыре корсара. При виде архиепископа они сразу остановились — и от изумления, и от настоящего страха. Действительно, все они были хорошие благочестивые христиане, и одна мысль о кощунстве приводила их в трепет. А может ли быть худшее кощунство, чем поднять руку на священника, помазанника господня. Тома поспешно склонил колено и, забывая даже выпустить из рук свои топоры, попросил у прелата благословения, как единственное средство уничтожить саму тень того греха, который они чуть было не совершили. И архиепископ, у которого как будто гора с плеч свалилась благодаря этой почтенной просьбе, восхищенный тем, что имеет дело с католиками — людьми гораздо менее суровыми по отношению к священникам, чем гугеноты, и легче ублажаемыми, — поспешил сначала благословить всех тех, кто этого желал, а затем предложил большой выкуп при условии, чтобы с ним и его паствой хорошо обращались.

— Черт возьми! — вскричал тогда один из корсаров, не менее довольный и не менее успокоенный, чем сам архиепископ, — черт возьми, вот уж святой человек этот поп. Даром нас благословил да еще хочет отсыпать нам монет!

— Молчи! — закричал ему прямо в лицо Тома Трюбле. — Молчи, окаянный! И не кощунствуй, или я убью тебя!

В первом своем порыве Тома действительно не помышлял о том, чтобы отягчить свою совесть выкупом, который предлагал архиепископ, как не помыслил о том, чтобы запятнать свои руки кровью слуги господня. Но из-под шкуры доброго христианина, превыше всего заботящегося о спасении, выглянуло острое нормандское ушко. И не успел его высокопреосвященство закончить своей речи, в которой он предлагал корсарам за свободу все свои доходы за целый год (т. е. четырнадцать тысяч испанских дукатов или двадцать одну тысячу французских ливров), как уже Тома, перестав заботиться о возможном грехе и охваченный вожделением, при одном упоминании о ливрах и дукатах, поторопился прекратить разговор, чтобы не заключить сделки наугад и оставить себе возможность умело поторговаться. Поэтому он предложил прелату столь же твердо, сколь и почтительно, отправиться пока что в свое собственное помещение и позволить ему обсудить сначала дела его паствы, которой, впрочем, нечего было опасаться чего-либо дурного.

И когда архиепископ без особых препирательств повиновался — занялись остальными.

Это приключение недолго длилось, однако же, достаточно, чтобы утихомирить ярость и жажду крови у корсаров. Очевидно, что, получив благословение святого человека, нельзя было думать о резне. Мирные пассажиры воспользовались этим почти чудесным успокоением победителей. Снова открыли один из тюремных люков. И пассажиры в него устремились, довольные тем, что где-то, хотя бы в тюрьме, им дают приют. Но когда они там очутились и стали друг друга искать и пересчитывать, то оказалось, что не все в сборе: не хватало нескольких женщин.

Не впервые молодцы «Горностая» находили женщин на захваченных ими кораблях.

Обычно это не вызывало беспорядка. Купеческое судно редко защищалось против корсаров, и большинство призов добывалось без единого выстрела. Тогда захватчики вели себя довольно тихо. И женщины, если только там были женщины, платили затем выкуп, так же, как и мужчины, или не платили, смотря по тому, были ли они, подобно мужчинам, богаты или бедны. Конечно, случалось также, что насиловали двух-трех девиц. Но дело дальше не шло. Большая ошибка, в которую часто впадают сухопутные люди, думать, будто матросы, в особенности те, кто давно ходит по морю, одержимы сладострастием и чуть ли не мучения испытывают от долгого воздержания. Совершенно напротив, ничто так не успокаивает плоть, как бесконечные скитания между небом и водой, со святой усталостью во всех членах от отданных, вытянутых, крепленных, брасопленных и взятых на гитовы парусов и с целомудренным поцелуем морского бриза на всем теле.