Корсар (СИ)

Путано объясняю, что Роджер на улице, а прямо сейчас, в окно видела, как к подъезду подъехал Урод. Страшно представить, что случится, если они встретятся. Викинг что-то отвечает, просит назвать адрес, а я не сразу вспоминаю его — из-за нервов, наверное. Но когда называю, Викинг обещает скоро быть и советует не делать резких движений, потому что Роджер в гневе — страшен.

Я ничего не могу обещать, потому что знаю: просто не смогу стоять на месте, если начнётся мордобой. Полезу разнимать, не думая ни о чём. Но всё-таки обещаю Викингу быть аккуратнее.

И он отключается, а я бегу вниз, но судьба ведь любит ставить преграды на пути. Раздаются голоса, шум, и вот дорогу мне преграждает бригада чертыхающихся на все лады грузчиков. И огромный шкаф, который, при всём желании, в лифт не вместился бы, даже в рабочий. Я пытаюсь обогнуть взмыленную процессию, но куда там? Они будто бы и не замечают меня, просто волокут вверх свою громадную ношу, помогая себе проклятиями, матами и волевыми усилиями.

Понимаю, что безбожно теряю время, но мне никак не разминуться с ними. Пятясь назад, врезаюсь спиной в Иру, которая побежала за мной, а я и не заметила.

— Что случилось? — спрашивает, тоже вжимаясь в стену, когда грузчики, даже не обратив на нас внимания, тянут шкаф наверх. — Кто там приехал? Какой такой урод?

— Отец Пети твоего, — вскрикиваю, потому что от нервов и вынужденной заминки теряю терпение. — В общем, это долгая история.

Ира хмыкает, но молчит, что-то обдумывая. Я и правда не знаю, как ей всё это объяснить, даже пытаться не буду.

Не знаю, сколько проходит времени, пока грузчики не освобождают проход. Кажется, что часы, но, возможно, и жалкие минуты. Делаю шаг вперёд, ощущая слабость в ногах, и я цепляюсь за перила, чтобы не упасть на раздолбанных ступеньках и не свернуть себе шею. Но надо идти, хотя от мысли, что Роджер уже, возможно, убил Урода, в ушах звенит.

Ничего, я сильная. Я справлюсь.

Мы справимся.

39. Роджер

За пятнадцать минут до...

Курю, осматривая тихий двор, но табачный дым уже переполнил лёгкие, от чего начинает подташнивать. Если учитывать, сколько выкурил ночью, то вообще — проще в петлю. Надо бросать к чёрту, хотя я это практикую, считай, каждый год. И каждый год дурацкие привычки оказываются сильнее. Слабовольный я хрен, не иначе. Наверное, уже поздно меняться в таких вещах, и даже страшные картинки на пачках не трогают меня — всё равно ведь от чего-то придётся помирать.

Мимо проходят люди, не обращая на меня внимания, спешат по своим делам, каждый погружённый в свой чёртов мир, наполненный проблемами по макушку. Вообще за людьми наблюдать довольно интересно, когда есть для этого свободное время. Как сейчас, например.

На душе — странный покой, какого не чувствовал, наверное, долгие годы. Проведя бессонную ночь за кухнным столом, бесконечно рассматривая буквы и цифры, написанные строгим шрифтом, только и делал, что боролся с желанием вскочить с места и мчать на встречу с Малахеевым, чтобы раскроить его тупую башку об асфальт. А потом проснулась Ева, и я позволил ей разорвать белый прямоугольник картона и развеять по ветру…

В этом есть странное болезненное удовольствие, смысла которого ещё не осознал — позволять кому-то менять твою жизнь.

В сонной тишине особенно остро воспринимаются все звуки, потому визг тормозов заставляет вздрогнуть. Чёрт, такое настроение было хорошее, философское даже, надо было какому-то придурку его испортить!

Когда оборачиваюсь и понимаю, кто так лихо тормозил, сердце пропускает несколько ударов. Ещё кажется, что это сон, что не может судьба так надо мной насмехаться, но нет — эту партию, похоже, мне суждено разыграть до победного.

Лишь единожды — тогда, в пробке — видел этот заляпанный грязью драндулет, но не узнать его не могу. Не имею права.

И ведь, пока мчали к дому пропавшей подружки, дал сам себе обещание, что не стану искать встречи с Уродом. Убеждал себя, что выше этого, что сильный и волевой, мудрый, мать их, но, когда его замызганный внедорожник паркуется у самого подъезда, в который вошла Ева, что-то внутри оглушительно щёлкает, обрывается и летит в пропасть, прихватив долбанный самоконтроль заодно. Твою бога душу мать.

Слежу, словно находясь в параллельной реальности, за тем как открывается дверца внедорожника со стороны водителя, и нога, облачённая в чёрный ботинок, ступает на землю. Вырвать бы её к чертям, с корнем, чтобы валялся в придорожной пыли бесполезным мешком с дерьмом, гремя переломанными костями. Чувствую себя зрителем дешёвого гангстерского фильма, где злодеи отвратительны без полутонов, а герои одни сражаются против всего мира.

Об этом я думаю, когда ноги несут вперёд, а руки, будто сами собой, хватают утырка, уже успевшего вылезти из своей раздолбайки, за грудки.

— Какая приятная встреча, да? — выдыхаю, когда встречаюсь взглядом с тем, кого не видел лицом к лицу так много лет, но чей образ не стереть из памяти, как не пыжься. — Рад меня видеть?