Корсар (СИ)

Мне нужно сказать ей, что происходит, но горло сжимает спазм, и я боюсь выблевать прямо на пол. Уродливая ненависть поднимается из самых глубин, будит спящих демонов, которые ещё секунду, и начнут реветь на все лады, призывая к действию. Они хотят крови, они так долго этого ждали, что не готовы так просто отступить. А я так долго их сдерживал, что, осатаневшие, в любой момент готовы вырваться на свободу.

Хриплое дыхание вылетает из груди, саднит, царапая горло, и я сглатываю липкий ком, пытаясь успокоиться.

— Откуда у тебя эта визитка? — кое-как выдавливаю из себя, совершенно не узнавая своего голоса.

Она молчит, и эта тишина бьёт наотмашь.

— Кто тебе её дал?! — повторяю, резко поворачиваясь к ней. Руками стараюсь не трогать, чтобы в запале не сделать больно.

— Меня… нас подвёз сюда отец парня моей подруги, Пётр Олегович, — тарахтит, словно из пулемёта стреляет, а я закрываю глаза и глубоко дышу, выпуская воздух через рот. Это помогает успокоиться, хоть немного. — Я его вообще впервые видела. Визитку эту в салоне нашла, лежала на сидении, когда я внутрь влезала. Вот и засунула в сумку. Я ж все бумажки подбираю, говорила уже.

Сознание отсеивает всё сказанное ею, остаётся лишь имя. Пётр Олегович. Мать его.

Память бунтует, подбрасывая картинки, как мать привела этого подонка впервые, на правах будущего мужа и хозяина дома. Просила называть его Пётр Олегович, уважительно. А он… ему всего двадцать четыре было, сосунок, но понты колотил, словно узнал что-то в этой жизни, другим недоступное. Козлина. Обкомовский сынок, представитель золотой молодёжи и хваткий малый, который не гнушался ничем, лишь бы жрать чёрную икру столовыми ложками. И когда рухнула большая страна, этот утырок первым ломанулся в сладкие дали коммерции, от чего ходил гоголем, будто весь город у него под каблуком. Хозяин жизни, твою мать.

До сих пор его уродское имя кислотой выжигает горло, прожигает в сердце дыру.

Ева смотрит на зажатую в моих пальцах визитку, щурится, пытаясь прочесть надпись, и вдруг бледнеет.

— Роджер, я поняла! — восклицает, и тень догадки мелькает в глазах. — Это он, да? Урод? До меня только что дошло!

Умная девочка.

Киваю, потому что говорить мешает лютая ярость. Одно желание: сорваться сейчас в ночь и найти Малахеева. Где-то на задворках сознания бьётся мысль, что кончится это всё плохо, но бороться с потоками злобы, что гнилым морем разливаются внутри, почти невозможно.

— И он, и его сынок мне сразу не понравились, — говорит и морщится, словно что-то скисшее съела. — Сто раз пожалела, что поехала с ними.

— Надо было на такси.

— Надо было, согласна, — пожимает плечами и смотрит на меня с тревогой, чувствуя, наверное, в каком я сейчас состоянии, — но уж ничего не изменишь.

Молчим слишком долго, чтобы это считалось нормальным, но я, кажется, выпотрошен вспышкой ненависти и воспоминаниями до дна. Ева снова чувствует, что именно мне нужно в этот момент, не мешает топить внутренних демонов, возвращая себе контроль над эмоциями.

Ощущаю, как постепенно сердце замедляет бешеный ритм, а злость слегка утихает. Визитка обжигает ладонь, но я прячу её в задний карман штанов. Потом подумаю, что с ней делать, на свежую голову.

— Роджер, я прошу тебя, успокойся. — Ева делает шаг в мою сторону и дотрагивается до шеи в том месте, где под татуировками клокочет и бьётся в тонкой вене кровь. — Мне больно тебя таким видеть, я боюсь за тебя.

— За меня или меня?

— Дурак, — бурчит и приникает ко мне всем телом. Кладёт голову на мою грудь и молчит. — Я не умею тебя бояться.

Дверь за нашими спинами распахивается и входит бледный и уставший Фельдшер, а до меня только доходит, что так долго нас никто не беспокоил. Секунду смотрим друг другу в глаза, а наш доктор наконец отрицательно машет головой. Хоть одна хорошая новость за сегодня.

— Я вызвал надёжную бригаду, — говорит Фельдшер, так и стоя в дверях. — Повезём в больницу, оформим как жертву ДТП.

— Выживет?

Сейчас меня мало беспокоит здоровье пострадавшего, но дохляк на треках мне не нужен. Не сегодня.

— Никуда не денется.

— Отлично.

Ева отходит в сторону, а я иду к столу и достаю из ящика конверт, приготовленный как раз для таких случаев. Слишком многим придётся заплатить, чтобы правда о падении лихача не дошла до полиции.

Я не могу предотвратить чью-то смерть, но деньги неплохо помогают спасти жизнь.

— На витамины, — произношу, вручая Фельдшеру конверт, а тот кивает и уходит.

На сегодня заезд окончен.

* * *

Ева спит, а я сижу в кухне, за столом и пялюсь на эту чёртову визитку, которая не даёт покоя. Десятки раз набирал проклятый номер, но клал трубку обратно на стол. Я не должен идти на поводу у ярости, но и знать, что где-то это ничтожество топчет землю выше моих сил.

Не могу поверить, что это дерьмо снова всплыло в моей жизни.

Викинг просил отпустить эту ситуацию, того же требовал и отец, но я не могу. Осознание, что я потерял столько лет, набатом бьёт в голове.

Рассвет поднимается над городом, а мне кажется, что я навечно застрял в той ночи, почти тридцать лет назад случившейся, как муха в янтаре. Уродливая навозная муха.