Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг.

В это время Хамид, пробыв два дня на римском побережье, повстречает в Теламоне еще четыре кальетэ, решившие отделиться от флота Тургуда. Корсары из обеих групп, радуясь встрече и обменявшись новостями, четыре дня будут плыть вместе до мыса Кап-Корс, а потом опять пойдут разными дорогами: кальетэ возьмут курс на испанские берега, а Хамид решит испытать судьбу у Корсики с Сардинией. Все, что случилось потом, покажет нам, что могла сделать одинокая фуста, вышедшая на корсарский промысел. Бойцы Хамида на первом же острове возьмут в плен священника; а у берегов Сардинии – двух юношей, купавшихся в море. Затем по ночам, высаживая на берег по 10–12 человек, пираты будут заниматься мелким грабежом, прибирая к рукам все что можно. Тем не менее простые сардинцы не дремали, и их всадники и пехотницы убедили Хамида, что лучше не перегибать палку, заканчивать произвол и возвращаться с товаром в Бизерту[1354].

Флаги, знаки и обмен новостями

Как именно корсары обменивались сообщениями и новостями? Конечно же, они могли перекрикиваться, стоя на разных палубах. Альберт Деву вслед за Вонтюром дю Паради повторяет, что сигнальных знаков не знал никто из корсаров, даже Хамид-реис, – шальной пират XVIII века лишь перекликался с экипажами своих кораблей[1355].

Здесь следует напомнить, что оба наших источника восходят к XVIII столетию, когда баланс между пиратскими и европейскими флотами явно склоняется в пользу последних. Да, можно и кричать, но голос не поможет в бою или во время бури. В XVI–XVII веках множество моряков-европейцев, должно быть, уже умели передавать сообщения при помощи знамен и флажков. Тому есть и другие подтверждения. Едва завидев на горизонте чужой корабль, корсары сообщали остальным судам своего флота, какой стране тот принадлежит, показывая ее флаг. Решения о том, что предстоит сделать и какие провести маневры – напасть, отступить, высадиться на берег или уйти в открытое море, – также передавались флагами. Порой общались при помощи огня. Кроме того, если на одном из кораблей поднимали флаг с именем святого мурабита, остальные корабли сразу же собирались вокруг. Ночью корсары обменивались сообщениями, зажигая фонари[1356]. Флаги и фонари помогали кораблям следовать вереницей и сохранять ровный строй. Дю Паради рассказывает, как при первом же дуновении ветра алжирские корсары теряли друг друга, поскольку ночью опасались зажигать фонари, чтобы их не обнаружили, а днем не знали, как обменяться знаками[1357].

Иногда экипажи слали сообщения с кораблей в порты или крепости, бывшие вдалеке, на берегу. Когда европейские боевые суда заблокировали Сале, корсары, отплыв на 40 километров южнее к Мохаммедии (Федала), чтобы разгрузиться, узнавали о присутствии военных кораблей в порту по огню, дыму и иным знакам, подаваемым с материка[1358].

Немного отступим от темы и расскажем, как работала связь, если встречались корабли незнакомцев. У флагов смысл имел цвет. Белый символизировал мирные намерения и желание провести переговоры. Его использовали не только суда, желавшие сдаться, но и сами пираты, когда хотели немедленно получить выкуп за пленников[1359]. Белый флаг означал и то, что набег окончен и все, кто хочет выкупить родных из неволи, могут подниматься на палубу и торговаться. Едва пираты поднимали флаг, на берегу начиналась суматоха; каждый искал поручителя или занимал деньги, чтобы в назначенное время (обычно 24 часа, иногда чуть больше) спасти своих родных[1360]. Под белым флагом шли и шлюпки, чтобы осмотреть корабли или предложить их экипажам сдаться[1361].

Красный флаг был объявлением войны. Меземорта Хюсейин-паша поднял на мачте именно его, перед тем как открыть огонь по французскому флоту[1362]; то же самое сделали и флорентийские корсары, прежде чем напасть на триполийский трехтрюмный галеон в 1628 году[1363]; и месье де Мандю – в 1637-м, нападая на Алжир[1364], и Хасан Калфа, когда готовился разгромить врага. В подобной ситуации всегда поднимали красное знамя[1365]. Однако перед этим экипажи общались, задействуя дым и пушечный огонь. На флорентийских галерах, пытаясь понять, как воспринимать суда Хасана Калфы – как друзей или как врагов, – сначала дважды или трижды подали сигнал дымом (fumade), затем вхолостую выстрелили из пушки. Такой холостой выстрел должен был расцениваться как предостережение[1366]; а вот если в ответ стреляли пушечным ядром – это уже было объявление войны.