Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг.

Итак, после уплаты баджа и государственной доли оставшаяся часть добычи доставалась инвесторам и участникам похода. Если захваченное судно принадлежало к торговым, его делили поровну обе группы; если военным, то доля инвесторов составляла три четверти, а доля экипажа – всего четверть[1640]. Такая пропорция, должно быть, указывала на то, что пушки, ружья и порох, приобретаемые на военных кораблях, приносили больше дохода, нежели товары для торговли. И если инвесторы получали прибыль соразмерно взносам, то среди экипажа добыча распределялось по частям (parte) в зависимости от «заслуженного права и способностей» каждого. «Газанаме Халиля-паши» напоминает о важности справедливого дележа таким образом:

Газиям исламским увещевания и наставления даны, чтобы каждый не противился и не возражал против сбережения и исполняемого по шариату всечестного права по распределению товаров, добытых каждым на священной войне; и не видится надлежащим, чтобы доля нескольких гази, воевавших и сражавшихся, стала щедрой превыше меры, а некоторые были вовсе лишены своей доли в добыче; итак, когда каждый представит все что есть, – малое ли, великое ли, – и когда ценность всего прояснится и исчислится в присутствии оценщиков, владеющих знанием и искусством счета, пусть каждому вручат его часть и долю по заслуженному праву и способностям[1641].

То же газават-наме (поэма о войне за веру) описывает, сколь точно каждому выделяли долю после того, как хумс передавался в бейтюльмаль, общественную казну, и государство, согласно шариату, брало свою часть:

«Вначале выделялся хумс в бейтюльмаль; затем между наименьшим и наибольшим делались различия и предоставлялись привилегии; каждый получал свою долю и часть от добытого имущества, и каждый достигал пределов желанного из несчетных товаров и потребных вещей; ни одна душа из малых и великих среди воевавших на газе не была лишена даже спрятанной и сокрытой толики из собранного и неразделенного имущества; право распределения исполнялось надлежащим образом, и каждому вручалась доля, которая ему причиталась»[1642].

Если какой-то корсарский корабль возвращался в порт, сразу же появлялись служащие и проводили опись добычи; в XVIII веке так выдавались хюджджетуль-ганаим и хюджджетуль-пенчик (документы, подтверждающие право на добычу и ее пятую часть)[1643]. О количестве захваченных рабов, как и о стоимости товаров, извещали дея; тем временем европейские консулы проверяли, нет ли среди пленников, заключенных в темницу, их соотечественников. Отобрав себе невольников, дей посылал на судно секретаря, и тот вместе с корабельным секретарем подсчитывали стоимость добычи. А когда изымали все, что причиталось дею, захваченное имущество либо делили по частям, либо же, если делить было сложно, продавали на рынке, а деньги распределяли среди тех, кто входил в долю[1644].

Здесь следует кое-что прояснить. Из-за того, что предложение внезапно становилось широким, падали цены, а это немаловажно по двум причинам. Во-первых, польза от корсарства оказывалась существенно меньшей, чем наносимый им вред. Другими словами, потери европейцев вовсе не означали пиратской прибыли. Во-вторых, обогащался сильнейший или же тот, кто ожидал благоприятного момента, не продавая товары. Ничего удивительного, что обычно в этом везло не корсарам, которым вечно требовались деньги, а дею[1645].