Корсары султана. Священная война, религия, пиратство и рабство в османском Средиземноморье, 1500-1700 гг.

Наконец, пусть даже кое-кто порой и обращался с рабами плохо, у них находились и защитники. Например, когда хозяин Хеберера, санджак-бей[835] Александрии, сетуя на медленную скорость, велел подгонять гребцов плетью, реис корабля нашел в себе мужество воспротивиться его приказу, заявив, что те и так тянут весла из последних сил и им нужны не побои, а хлеб. Тогда жестокий санджак-бей, разъярившись, повторил приказ и прокричал, чтобы каждого, кто не может грести, немедленно выбрасывали в море. Но реис не отступил и снова выступил в защиту рабов, настаивая на том, что с ними надо обращаться как с людьми. А не то пускай санджак-бей ищет себе другого капитана!

Настолько острая реакция на несправедливое отношение к невольникам раскрывает перед нами и то, сколь человечными были отношения на борту корабля, и ослабление иерархии, принятой на суше. Ведь реис не просто подал в отставку, бросив на палубу капитанскую трость (seinen Stecken) – он в открытую выступил против санджак-бея, и его мужество вместе с чувством справедливости послужили примером для других. Солдаты из экипажа приняли его сторону; и санджак-бей, смягчив свой гнев, пошел на попятную, а рабы смогли немного отдышаться[836].

Конечно же, история не должна стать поводом для преувеличений противоположного характера. Все рассказанное никак не означает, будто бы гребцов и вовсе не били, относясь к ним самым лучшим образом. Если гребцы нарушали строжайшую дисциплину или требовалось налечь на весла в случае опасности, надсмотрщики ожесточались в мгновение ока. Тогда им не оставалось ничего иного, кроме как сыпать соль и брызгать уксус на раны рабов, нанесенные плетью[837].

Однако вряд ли гребцы страдали только на мусульманских галерах. Как показал Андре Зисберг, в ХVII столетии ситуация мало чем отличалась и на французских судах[838]. Да и вряд ли она могла чем-либо отличаться; у нас нет ни малейшей причины завидовать экипажам, вынужденным днями напролет тесниться под палящим солнцем вдали от суши. И все же многие тянули весло за деньги, из-за чего несложно прийти к выводу: условия труда на суше в основном были не лучше, чем на море. Ангел смерти Азраил парил повсюду, принося с собой болезни, войны, голод, засуху и прочие бедствия.

Бунт

Несомненно, что гребцы-рабы – больше половины экипажа – представляли угрозу. Они раз за разом поднимали мятежи на суше. В 1531, 1559, 1662, 1753 и 1763 годах в алжирских тюрьмах восставали тысячи рабов[839]. И было бы крайне наивно ожидать от них смирения и на кораблях. Поэтому невольников, которые составляли большинство экипажа, не только приковывали друг к другу, надевая на них колодки, но и перед тем, как усадить на корабль, обыскивали, проверяя, нет ли у тех с собою ножа, гвоздя, иголки, напильника или же каких-то других режущих и колющих предметов. Впрочем, Хеберер сумел пронести с собою железный рашпиль, и понятно, что упомянутые обыски не всегда проводились внимательно[840].

Существует множество примеров того, как, несмотря на любые меры предосторожности, самая малая небрежность на корабле невероятно дорого обходилась его хозяевам, и взбунтовавшиеся рабы, разгромив их, захватывали судно. Как предостерегал «Газават», роли менялись, и прежние владельцы галеры могли занять места невольников – или пасть мертвыми. Судя по поэме, Хайреддин-паша особенно боялся подобного. Сколько «колодок, железных цепей и санджацких оков» хранилось в трюме его корабля! И все же морской волк непрестанно назначал гази в караул, усвоив за правило изречение: «Кто знает, дети мои, вдруг взбунтуется враг – и похоронит нас?!»[841]. Если близилось сражение или корабль приближался к христианским берегам, он заковывал в кандалы не только гребцов, но и моряков-рабов[842].