Кортес

Когда молодой человек ушел, старик до самых сумерек бродил по дому. Был самый разгар влажного сезона. Над городом сутками висели низкие, набухшие дождями облака, в доме было сыро, зябко. Дали занавесила туманная пелена, накрыла вершины вулканов. Солнце перед заходом блеснуло на мгновение и вновь погрузилось в густую сизую пелену. Над землей сгустилась изморось - точь-в-точь как тогда в Теночтитлане… С утра, когда они решились на прорыв, было ясно, день выдался солнечный, прохладный все-таки Мехико лежал высоко в горах. Глядя на ясное небо, каждый из них почувствовал прилив сил. Яростно бросились они на врага, прорвались до самой западной дамбы, заваливая по ходу наступления городские каналы. Мосты над ними ацтеки разрушили загодя - видно, догадались, в какую сторону решили двигаться чужеземцы. Залпами орудий сметали баррикады. Последняя из оставшихся штурмовых башен, толкаемая тласкальцами, с трудом продвигалась по узкой сухопутной части улицы - аркебузиры и арбалетчики уничтожали стрелков, засевших на азотеях. К полудню добрались до городских ворот. Сразу за каменной аркой, встроенной в две невысокие башни, в дамбе открылся широкий, не менее, чем в двадцать шагов, разрыв. Там плескала мелкая озерная волна. Повсюду слева и справа теснились индейские каноэ. Стрелки, находившиеся в них, принялись осыпать передовой отряд конницы градом увесистых камней. Скоро положение испанцев, сгрудившихся вдоль западной дороги, стало невыносимым, только с помощью конных атак им удавалось сдерживать напор индейцев, пытавшихся перерезать колонну.

Наконец Кортес отдал приказ отступать. Добравшись до двоца Ашайякатла, после короткого отдыха в одном из помещений собрался военный совет. На нем было решено прорываться на сушу в ночное время - иного выхода у них не было.

До самого вечера плотники строили разборный мост, для его переноски и охраны было выделено четыреста тласкальских воинов и сто пятьдесят испанцев. Мне было приказано доставить к командующему одного из пленных жрецов. Кортес не пожалел для него времени, старался убедить, что лучшего способа закончить эту бойню, как разойтись с миром, он не знает. В обмен на все золото, которое было собрано во дворце Ашайякатла, дон Эрнандо настаивал на свободном выходе из города. Он давал обязательство, что в последующем испанцы погрузятся на корабли и покинут Мехико.

Тем временем была составлена диспозиция. Она выглядела следующим образом: впереди шел отряд под командованием Гонсало Сандоваля, Луго, Ордаса и Андреса Тапиа, следом обоз с сокровищами, женщины и пленные, который должны были прикрывать всадники под началом самого Кортеса, а также Авилы и Кристобаля Олида, арьергард был поручен Хуану Веласкесу де Леону и Альварадо. Им были переданы солдаты Нарваэса и около тысячи тласкальцев. Его, Берналя Диаса с тридцатью испанцами и тремя сотнями союзников из Тласкалы приставили охранять донну Марину и донну Луизу. Перетаскивать орудия были наряжены двести пятьдесят тласкальцев и полсотни человек прислуги.

Как только Кортесу доложили, что мост готов, он приказал собрать все золото и другие драгоценности в большой царский зал, где присяжные от казны Алонсо Авила и Гонсало Мехия отделили королевскую долю, о чем был составлен акт, который скрепил своей печатью государственный серкретарий Петр Эрнандес. Для переноски сокровищ было выделено восемь раненых лошадей и восемьдесят тласкальцев.

Пятину, состоящую из золотых брусков и листов нагрузили в кожаные сумы, и все равно золота в зале оставалось ещё столько, что там пройти было невозможно.

Кортес приказал собрать всех, свободных от нарядов солдат. Дон Эрнандо распорядился.

- Пусть каждый возьмет, сколько хочет, - потом, после короткой паузы добавил, - только смотрите, не переусердствуйте. Помните: темной ночью ехать налегке - вернее доехать… - больше он ничего не смог выговорить, только рукой махнул и вышел из зала.

Помнится, у Берналя сердце дрогнуло, когда он увидел, как обезумевшие люди стали рассовывать золото по карманам, навешивать на себя золотые цепи, десятками напяливать браслеты. На руки, на ноги… Разумный совет никогда человеку не впрок. Он едва успел схватить за руку молодого Талью, когда тот выбрался из общей кучи.

- Постой, парень. Не спеши. Куда столько набрал, - попытался урезонить он своего боевого товарища.

Тот, сверкнув глазами, вырвал руку и коротко отрезал.

- Поди ты со своими советами! Когда ещё такая возможность представиться. На всю жизнь наберу, - он провел ребром ладони по горлу.

…Эта картина так ясно предстала перед глазами старого Берналя, что сердце сжалось.

Других он уже не пытался удерживать. Свою долю Диас уже давным-давно приметил и отложил - никому в голову не пришло покуситься на эти вещи. Он на всю жизнь запомнил два массивных серебряных нагрудника - каждый фунтов на десять, какие-то, замысловатой работы серьги, ещё висюльки. Талья не удержался от смеха.

- Совсем ты, Берналь, из ума выжил! Зачем брать серебро, когда золота здесь, как в сокровищнице Великого Турки!