Часто Азиз нарочно прижимал бедных, одетых в рубище людей к обочине, к самому кювету и наслаждался их смятением. В такие минуты он сводил счеты с судьбой, мстил за унижение, нанесенное его высокому имени. Пусть не воображает эта голытьба, бывшие его рабы, все эти сыновья, внуки, правнуки челяди, служившей Шубран-беям, что они выше его.
Эх, проклятье! Объезд! Впереди пыхтят, уминая асфальт, паровые катки, дымят котлы. Дорога, отпрянувшая от большака, извилиста и длинна. Она огибает корпус нового завода, потом петляет среди коттеджей, свежая белизна которых режет Азизу глаза. Едва он выбрался на автостраду, как его задержала колонна грузовиков, до отказа набитых строительным материалом.
С полчаса он наслаждался быстрой ездой — до первого светофора. Ох, эти столичные светофоры! Они вызывают у Азиза дремучую злость. Любой дурак, наряженный в форму и приставленный к этим модным фонарям, болтающимся на проводах, имеет право приказывать ему, Шубран-бею… Светофоры загоняют его машину в поток других, она плетется позади какого-то чиновника из этих новых, из безродных выскочек…
«Шевроле» затих в переулке, примыкающем к широкому, обсаженному пальмами проспекту. Мальчуган, стерегущий машины, кинулся к Азизу. Шубран-бей брезгливо отстранился от него и швырнул монету. Она покатилась по тротуару, мальчик догнал ее, наступил босой ногой и поднял.
В ночном клубе «Сахара-сити» было еще пусто. Азиз приехал раньше назначенного времени. Официант — черный суданец в халате — предложил ему столик у самой эстрады. Азиз отказался — он сел в дальнем, слабо освещенном углу, за колонной, и заказал манговый сок. Он охотно выпил бы чего-нибудь покрепче, но боялся, что не сможет ограничить себя одним-двумя бокалами. А впереди — дорога домой, в Джезирэ, ночная дорога.
Вскоре у эстрады полукольцом расположились французские туристы. Азиз критически наблюдал за дебелой, широкобедрой девицей в узких брюках.
Он проворно, насколько позволяла ему тучность, поднялся, когда подошел Эльдероде.
На эстраде загремели стульями музыканты, потом ударили в бубны. В сиянии невидимых прожекторов вбежала, взбивая коленями короткую красную юбку, эфиопка, названная в программе «Черной молнией».
Эльдероде сидел к ней спиной. Азиз бросил на эстраду один беглый взгляд. Как раз теперь можно заняться делом: все впились глазами в танцовщицу.
К столику приближался с карточкой вин официант-суданец в мягких туфлях. Однако и он не заметил, как Эльдероде извлек из портфеля пачку кредиток и быстро, рывком подал Азизу.
— За летучую мышь. — Эльдероде откинулся на спинку кресла, скосил глаза на официанта.
Суданец услышал только конец фразы. Странно: господам совсем не интересно представление, они полушепотом беседуют о какой-то мыши…
«Черная молния» скрылась. Туристы нетерпеливо ерзали: ожидался коронный номер, танец живота.
Танцовщица Лейла появилась, затянутая в черное одеяние со скромным декольте. Туристы были разочарованы. Азиз на минуту удостоил Лейлу внимания, затем горько усмехнулся:
— Каково, господин Винцент! Республике, по всей вероятности, нечего делать, если она взялась закутывать ресторанных девок. Нет других забот, а?
Лейла прошлась по сцене. Зрители встретили ее дружным гулом. Ударили бубны. Лейла выпрямилась, тут же перегнулась назад. Тело ее упруго забилось. Азиз снова глянул на сцену:
— Э, ничего похожего на прежнее…
Лейла раздражала его. А ведь еще недавно он приезжал сюда подышать воздухом прошлого… Да, все не то! Танцовщицы не ищут его среди публики, не ловят его благосклонных жестов. Для кого они стараются!
Эльдероде подался к Азизу:
— Вы звонили русскому?
— Да. Я сказал ему, что мы выпустили Сурхана.
— Хорошо. Выстрел свое дело сделал, эхо прокатилось по радио, в печати. Вы отправили Летучую Мышь или нет?
— Да, как вы распорядились…
— Он уже в Порт-Хараде?
— Да.
— Судно придет туда в пятницу. Дайте знать Летучей Мыши. Запомните название судна…
Суданец принес лимонад. Господа продолжали загадочный разговор о мышах. Впрочем, теперь он уловил, что речь идет о летучей мыши.
— Джентльмены, — суданец лучезарно улыбался, — прошу меня извинить. Вы напрасно беспокоитесь. Летучие мыши к нам не могут попасть: у нас искусственный климат, окна заперты.
Азиз съежился и прошептал ругательство. Эльдероде выдержал взгляд суданца хладнокровно:
— Верно, милейший, верно.
— Идиот, — бросил Азиз тихо, уже вдогонку официанту.
— Неизвестно, — отозвался Эльдероде. — На всякий случай надо быть осторожнее.
Он дал Азизу знак повернуться лицом к эстраде. Они сидели до окончания концерта, как обычные посетители. Эльдероде аплодировал танцовщице, кричал «браво», и Азиз мрачно, нехотя вторил ему. Эльдероде держал перед собой часы. Уже двадцать пять минут продолжается танец Лейлы. Да, это — искусство. Удивительный ритм: мощь легендарной валькирии! Он извлек из портфеля фотоаппарат.
— Сколько стоит? — полюбопытствовал Азиз и провел ногтем по серебристому, рифленому боку камеры. Такой камеры он не видел еще: маленькая, с длинным объективом, похожая на пистолет.
— Дорого, — сказал Эльдероде. — Последняя японская модель.