Корвет «Бриль»

— Соблазнительная штука, — вздохнул он и показал глазами на поставец. — Но газета пока не слишком тратится на меня. А брат, — прибавил он по-детски доверительно, — не дает ни гроша. Он считает, что я вполне обеспечен…

Потом они вместе вышли на площадь. На углу сидел продавец попугаев. Клетки высились над ним, как небоскребы, птицы сварливо задирали прохожих.

— Тоже не любят репортеров, — сказал Баркли. — Миссис Вера, кстати, передайте вашему мужу, я поступил честно. Но мой редактор… Покушение на советского лоцмана они поместили на первой странице, а вот результат следствия… Очевидно, швырнули в корзину. Наша газета не желает сообщать, что вся история оказалась блефом…

Баркли прибавил: ему не безразлично, какого мнения о нем Данилин. Хорошо бы еще раз встретиться с мистером Данилиным, если возможно.

Тут, на площади, Вера и пригласила журналиста в гости.

Данилин встретил новость неодобрительно.

— Н-да, — буркнул он. — Ты все-таки забываешь, где мы находимся.

— Антон, послушай! Баркли написал для газеты правду. Он написал, что покушения никакого не было. Он не виноват, что не напечатали.

— Это он тебе сказал?

— Он не врет, Антон, я чувствую, что не врет. А если человек хочет нас узнать поближе… Разве это не интересно? В общем, он завтра придет. Не прогонять же нам его.

Данилин крякнул:

— Да уж, ничего не попишешь…

Баркли явился в своей брезентовой куртке, хотя и отглаженной. Другому Данилин поставил бы плюс — его утомляла нарочитость вечерних нарядов. Но этот… Кто его ведает, не выламывается ли? Я, мол, тоже простой работяга!

И букет, поднесенный гостем Вере, был скромен, — собственно даже не букет, а пучок веточек с маленькими невзрачными жесткими листьями.

— Понюхайте, — сказал Баркли. — Хна, дерево древних царей.

Запах Вере понравился, и Данилину тоже. Вера спросила, где растет хна.

— Да рядом с вами! — воскликнул Баркли. — Арабы говорят, что хна живет тысячу лет.

Вера внесла коктейли.

— О-о! — удивленно протянул Баркли.

— Кажется, вы разочарованы, — заметила Вера. — К сожалению, русского кваса нет.

— Покатать вас на тройке тоже не удастся, — промолвил Данилин, вдруг повеселевший. Скованность покинула его.

Баркли заерзал в кресле.

— А недурно бы! — он хлопнул ладонями по мягким подлокотникам. — По крайней мере, ближе к матери-природе. Нет, вас тоже затянула цивилизация!

— Она вам не по душе? — спросил Данилин.

— Я не преклоняюсь перед ракетным двигателем. Да, мы дьявольски много знаем и умеем! — Он помешал соломинкой рубиновую жидкость в бокале. — Но вы разучились делать квас, а мы — наш старинный имбирный эль. Разве они хуже?

— Я отниму у вас коктейль, — сказала Вера.

— О нет, нет! — Он обеими руками схватил бокал. — Бесполезно, мы уже испорчены. Что она такое, цивилизация? Она непрерывно выдумывает для нас, рекламирует новые потребности. И утоляет их массой суррогатов.

— Э, да вы пессимист, — сказал Данилин.

— Может быть. — Баркли помрачнел. — Немцы достигли высокой техники. Но при Гитлере… Я не был на войне, но мой старший брат дрался в Арденнах. Он рассказывал, как немцы расстреливали в затылок заложников. Ни в чем не повинных бельгийцев… А концлагери, печи, от которых несло горелым человеческим мясом! Разве когда-нибудь воевали так подло, так жестоко? Хотя бы на один волос мы становились лучше, добрее, окончив колледжи или университеты! Так нет же!

— Вы говорите о фашистах, — сказал Данилин. — И говорите верно. Значит, дело не в самой технике, а в людях. Вы никогда не думали, что было бы с Европой, если бы фашисты не столкнулись с нашей техникой, с нашими советскими самолетами, с нашими двигателями?

— Ради бога, — взмолился Баркли, — не надо политики, мистер Данилин. Ненавижу политику! Вы не представляете, до чего мне интересно с вами просто так, без политики.

— Отлично, — кивнул Данилин. — Но вот как вы умудряетесь работать без нее в газете?

— Пытаюсь, — усмехнулся Баркли. — Впрочем, я не всегда был журналистом.

— Мистер Баркли много путешествовал, — сказала Вера.

Перемена темы обрадовала Баркли. Да, он побывал во всех частях света. Ездил с научными экспедициями, с охотниками, с кинооператорами, пока не вмешался Патрик, старший брат. Патрик после войны получил наследство. Из командира роты превратился в заправского коммерсанта.

— С ним стало очень трудно. Понимаете, он считает, что я должен сделать карьеру! Он дает мне деньги в долг, под мое будущее… И потом, у него связи… Это его я должен благодарить за место в газете.

— Профессия неплохая, — сказала Вера. — Я сама мечтала о журналистике.

Данилин подхватил: да, работа увлекательная, репортеру все двери открыты. А если где висит замок, то газетчик и взломать не постесняется.

— Ну, не так просто, — вздохнул Баркли. — У меня была охота выставить одну дверь, в здешней тюрьме. Глава ихней полиции, толстяк, бывший князь, уперся, заважничал, — беда! Только в окошечко разрешил поглядеть на местную знаменитость, на Сурхана. А я пришел поговорить с ним.

«Я тоже хотел поговорить с Сурханом», — подумал Данилин. Странно, почему Азиз так прятал Сурхана от всех?