Корзина спелой вишни

«Моя дорогая мама, прости ты меня, что я не рядом с тобой, что не могу поцеловать твои мозолистые руки. За какой только работой я их не заставал! А помнишь, мама, тот весенний день, день первой пахоты. Шел второй год войны. Все мужчины аула, конечно же, были на фронте. А я еще не подрос, еще не был мужчиной и пахать не мог. На поле были только женщины. И ты с ними. Все, как и ты, в первый раз встали за плуги, и потому борозда за ними шла неровная, совсем мелкая. А я тянул за собой быков. Они хватали корни из вывороченной земли и жевали их. Мне тоже захотелось этих сладких-сладких корней. Я поднял корешок, но ты вырвала его у меня из рук. Я сначала удивился, а потом понял: ты боялась, как бы я не съел корень ядовитого сорняка. А когда мы остановились, потому что быкам надо было дать отдохнуть, ты сама собирала корни и, очистив их от земли, давала мне. Они пахли весенней обновленной землей.

А помнишь, мама, сенокос в Чандыкале? Ты взяла меня с собой и, чтобы солнце не обжигало меня, сделала шалашик из больших лопухов. Я сидел под лопухами и смотрел на тебя. Ты быстро уходила, а за тобой тянулась ровная скошенная полоса: наверное, серп был острым, как бритва. Помню, ты пробежала, заглянула ко мне в шалаш, и на ладони у тебя лежали янтарные соты, а в них прозрачные горошины. Я спросил, что это такое? И ты ответила: «Сынок, это пчелиные слезы. Они сладкие, потому что рождены от поцелуев пчелы и лепестков». Я ел прозрачные горошины, а ты смотрела на меня, и лицо у тебя было счастливым. Я протянул тебе соты, но ты покачала головой и отвела мою руку. Дорогая моя мама, высылаю тебе эти деньги. Купи себе много сот с пчелиным медом.

Твой любящий сын Башир».

…Мама, не так это было. Я один съел все соты, я ничего тебе не предлагал. Вытер руки о траву и даже не сказал тебе спасибо.

И ты забыла, что в тот же день на сенокосе меня укусила змея. Ты побледнела как мел и бросилась ко мне. Высосав отравленную кровь, ты спасла меня от смерти. Тогда я не думал, мама, что ты сама могла бы отравиться этим ядом.

Башир уже давно говорил вслух, говорил горячо, сбивчиво и вынимал один конверт за другим. И из каждого конверта падал корешок перевода, где на обратной стороне в графе для письма были написаны одни и те же слова:

«Мама, привет. Высылаю тебе деньги.

Твой Башир».

И, словно опровергая эти скупые дежурные слова, перед Баширом бесконечным укором вставали другие, в которых он видел материнскую тоску по его любви и нежности…