Корзина спелой вишни

Все взволнованно засуетились. Кто-то нажал на кнопку звонка, кто-то выскочил в коридор. Вбежала дежурная медсестра, в палате запахло валерьянкой. Не успела Хатимат успокоиться, а Амина, воспользовавшись удрученным молчанием женщин, вновь задремать, как из угла послышался нервный голос:

— Санитарка, а санитарка, где вы пропадаете? И за что вам только деньги платят? Вот в пятницу будет обход, я пожалуюсь профессору, имейте в виду. Вы же знаете, мне запрещено вставать? Позавчера из-за вас встала, так потом целую ночь спать не могла.

Но никто не отозвался на ее крик.

— Вы убиваете меня, — снова взвизгнул тот же голос. — Я пришла сюда лечиться, а не умирать…

В это время в палату вошла пожилая санитарка.

— Кто меня звал? — спросила она весело.

— Будто не знаете. Я буду не я, если вы не потеряете работу, — с угрозой произнесла больная.

— Как говорится, ниже земли не упадешь, — улыбнулась санитарка. — Если бы у кошки выросли крылья, то в синем небе не осталось бы ни одного жаворонка. Хорошо, что ты не главврач.

Круглое добродушное лицо санитарки излучало такое спокойствие, что все, забыв о болезнях, тоже радостно заулыбались.

— За что только ее наградили орденом, — пробурчала нервная больная, когда санитарка вышла. — Гнать таких надо.

И тут Амина увидела совсем молоденькую девушку, которой прежде не замечала. Девушка вскочила с койки и, тонкая, в длинной, народной, небольничной рубашке в цветочках и с оборками, встала посреди палаты. Голос ее гневно дрожал:

— Она… она, если вы хотите знать, не только заслуженная, но и сверхзаслуженная. Она тридцать лет здесь работает, и все ее любят. А что сразу не подошла, так вы же у нее не одна… Вы… вы… мы Патимат не дадим в обиду.

Амина с восхищением смотрела на девушку. У нее были длинные, светлые волосы, спадающие на тонкие девичьи плечи, и голубые глаза. И эти ее глаза излучали такой свет, как будто внутри нее постоянно горело маленькое солнышко. И только неестественная, какая-то острая худоба ключиц, шеи и рук вызывала жалость к ней.

— Вот, слышите, как этот журавль с длинной шеей ее защищает, — продолжала возмущаться нервная больная. — Если бы не такие защитнички, она бы давно научилась работать по-настоящему.

— Ларочка, оставь ее. Пусть себе ворчит. Все равно черной буркой солнца не закрыть и родника в кулаке не зажать, — примирительно проговорила Айшат.

Вдруг лицо голубоглазой девушки просияло. Огонек, который горел в ней, не угасая, вспыхнул еще сильнее и ярче. Она поспешно схватила халат и, на ходу надевая его, путаясь в рукавах и карманах, выбежала в коридор.

— Пришел! — злорадно отметила нервная больная. — Знаем мы такую любовь. На папочкину машину зарится. Еще бы, кто же откажется стать зятем министра. А она, глупая, все за чистую монету принимает. Сын моей соседки тоже ухаживал за профессорской дочкой, а как защитил диссертацию, так — ищи ветра в поле.

И Амина услышала, как заскрипела койка: видимо, женщина села на постели. А может быть, даже решила встать и выйти по такому случаю.

— Ну что ты за человек, Зайнаб! — не удержалась Асият. — И в целом яйце волос ищешь. Ты, поди, скажешь, что и солнце не солнце, а медный саргас. Что же ты думаешь, если она дочь министра, так она без своей половинки рождена?

— Да зачем ему такая развалина? Это же обуза для мужа. Разве мало здоровых, крепких девушек?

— Знаешь, дорогая, у нас говорят так: сахар и соль одного цвета. Но нельзя путать их, когда делаешь халву. А ты вместо сахара везде кладешь соль, — отпарировала Асият.

— Вы потому ее и защищаете, что она дочь министра, — обиделась Зайнаб, — а я всего-навсего простая женщина. Конечно, сухая ложка рот дерет.

— При чем тут министр — не министр. Мне на его машине не ездить. И масло с его ложки не есть. А Лара — достойная девушка. Она и красивая, и душевная, и ученая. Да любой парень жизнь бы отдал за такую девушку.

— Вот и посватай ее за своего внука, — хихикнула Зайнаб.

— Каждое дерево, Зайнаб, растет на своем корне, и каждая скала держится за свою гору. А у каждого человека своя судьба. И мой внук встретит свою девушку. Были бы руки, а варежки связать недолго. Да будет тебе известно, что даже на самого хорошего коня нельзя надеть два седла.

— Не хотелось мне раскрывать чужую тайну, — вмешалась Хатимат, — но, если хочешь знать, у этой девушки вообще нет никакого отца, не только министра. Она — круглая сирота. Да и «министр» этот — вовсе не министр, а простой рабочий. Правда, он депутат, и машина у него своя… Но из этого вовсе не следует, что он министр.

Эти слова ошеломили всех женщин. Те, что дремали, мгновенно проснулись. Те, что думали только о своей боли, на минуту забыли о ней.

— Посмотрите на нее! — вскричала Зайнаб. — Может, ты еще докажешь, что дождь — это снег, а снег — это дождь. Вы же сами слышали, как Лара называла его отцом.