Корзина спелой вишни

…Дома Камила зажгла ночник и прилегла на диван. Она сравнивала этих двух людей — Ахверди, который столько говорил, и этого молчаливого парня, пострадавшего из-за нее. А ведь она не знала даже его имени. И лицо, то единственное, дорогое лицо, отодвигалось, меркло, и она уже не могла представить себя рядом с ним. Камила встала, зажгла газ и одно за другим поднесла к нему письма. Без сожаления смотрела она, как листы вспыхивают, съеживаются, рассыпаются серым пеплом. Горстку пепла она бросила в мусорное ведро. Когда она сожгла последнее письмо, вспыхнувшее пламя ярко осветило строчку: «Помнишь бенгальские огни в новогоднюю ночь?» «Бенгальские огни, бенгальские огни», — усмехнулась Камила и, погасив свет, пошла спать.

Вечер наступил неожиданно. Я так заслушалась, а Камила, обычно сдержанная и даже скрытная, так разговорилась, что мы обе не заметили, как солнце сползло с неба, как потемнел и загустел воздух, как посвежел ветер, врывающийся в открытые окна машины.

К границе Тляратинского района мы подъехали уже затемно. Издалека бросались в глаза слова, словно написанные в воздухе горящими, чуть подрагивающими буквами: «Лик шварал хириял ганбал».

— Едут! Едут! — услышали мы радостные голоса. И сейчас же машину окружили нарядные женщины. Я успела заметить, что все они одеты по последней моде, и только традиционные пестрые платки с кистями, да гортанный говор, да коса, мелькнувшая из-под платка, свидетельствовали о том, что мы в горах, в нескольких сотнях километров от большого города.

Встречали нас не хлебом-солью, а горячими курзе и холодным молоком.

Тут, под острыми пиками вершин, в близости ледников, в травах по грудь, у могучих стволов двух вековых сосен, и начался наш пир.

— Эти курзе с начинкой из медвежатины. Изобретение Рисалат, — подмигнула одна из женщин. Где же я видела это лицо с нежными улыбчивыми ямочками на щеках и подбородке?

То ли утомительная дорога была тому виной, то ли в самом деле необычное угощение оказалось на славу, но только курзе с начинкой из медвежатины имели большой успех. Хозяйки едва успевали подносить кастрюли да открывать крышки, из-под которых валил густой ароматнейший пар. Не прошло и получаса, как в кастрюлях уже гулял ветер.

И тогда начались песни. Не помню, кто первый запел, а кто подхватил, но только пели все, раскачиваясь в такт мелодии, вскинув головы в темное сумрачное небо, где торжественно и печально, как-то отдельно от людей, шумели вершинами огромные сосны высокогорья.

Это были народные песни, тоскливые и страстные. Каждое слово рождало в душе ответное чувство. Вот бы и мне писать так, как эти безымянные поэты.

…Эту ночь я провела в доме той самой милой женщины с улыбчивыми ямочками. Звали ее Асият. Она оказалась секретарем парторганизации колхоза. Так вот почему мне знакомо ее лицо: конечно же, мы встречались на совещаниях в Махачкале.

Правда, меня пыталась «умыкнуть» Рисалат, но оказалось, что до ее аула еще тридцать километров. А я порядком устала.

Когда мы уже засыпали, я вдруг вспомнила про модные платья женщин, столь необычные в ауле, платья, как бы стыдливо прикрытые традиционными платками горянок. Вряд ли в высокогорном ауле появилось столь модное ателье! Наверное, женщины, готовясь к этому празднику, заранее заказали себе платья в Махачкале, да не в каком-нибудь третьеразрядном, а в люксе. И я невольно улыбнулась в темноте наивному тщеславию моих дорогих, моих скромных горянок.

Но, как это большей частью бывает в жизни, действительность разбила все мои логичные домыслы.

— Ничего подобного! — воскликнула Асият, когда я, смеясь, поделилась с ней своими соображениями. — У нас теперь свое ателье! Да еще какое! А как вы думаете, кто его создал? Рисалат! Да, да, Рисалат. А кто раньше относился к ней всерьез?! Одно слово «Чичих». Да, способности есть у каждого человека. Важно только, чтобы никто не сбил его с правильного пути. Не вообще правильного, а именно для этого человека, единственного, что ли. А ведь бывает, что про то знает он один. А как начнут советовать! Как тут удержаться! Подруги советуют, соседки советуют, родные советуют. А ведь их, почитай, пол-Дагестана. Вот и растеряется человек. Хорошо, что у нашей Чичих неожиданно оказался такой стойкий, такой упрямый характер.

ЧИЧИХ

— Почему ты родилась такой упрямой? Легче сдвинуть гору, повернуть реку вспять, скорлупой яйца вычерпать море, в бумагу завернуть огонь очага, чем заставить тебя отказаться от того, что ты задумала. Даже если ты задумала пройтись босиком по раскаленной сковородке.

Так ругала бабушка Жамилат свою любимую внучку, которая в это время как ни в чем не бывало жарила на очаге кукурузу.

Чир-чирк-чирк! Желтые зерна подпрыгивали на сковороде, превращаясь в легкие белоснежные цветы.

— Вабабай! — вконец рассердилась бабушка Жамилат на свою неуважительную внучку. — Ты будешь слушать, что я тебе говорю! Видно, мои слова — золотая пыль, брошенная на ветер. Сколько раз тебе повторять: не позорь нашу семью. Я хочу, чтобы моя внучка стала ученым человеком. В последний раз тебя спрашиваю: едешь учиться?